Алексей Курганов
Нет ничего страшней казачьей лавы!
(отрывок из повести «Завещание Меньшикова»)
Летом 1727 года герой Полтавской битвы, Генералиссимус морских и сухопутных войск, Первый член Верховного Тайного Совета, Военной Коллегии Президент, герцог Ижорский, Светлейший князь Римского и Российского Государства Александр Данилович Меньшиков написал два завещания. Одно, политическое, было адресовано Сенату, другое, имущественное – семье. Он искренне покаялся перед своим духовником во всех своих грехах и приготовился к смерти. Мало кто знал, что было и третье завещание, адресованное будущим правителям государства Российского. И уж никто, кроме самого Светлейшего, не знал его содержания, которое – опять же по смутным слухам которое – заключало в себе настолько важную информацию, что могло бы потрясти устои не только российские, но и международные на многие и многие века.
Министр внутренних дел Российской Империи, статс-секретарь Плеве – губернаторам градоначальникам и оберполицмейстерам. 12 февраля 1904 года. Совершенно секретно. Лично в руки.
«В то время когда армия и флот ведут военную кампанию на Дальнем Востоке, подрывные и неблагонадёжные элементы осуществляют различные противоправные действия, в том числе и противогосударственной направленности… В частности, в некоторых местностях империи зафиксированы акты саботажа и диверсий на военных объектах и складах. Считаю такие факты недопустимыми и требую произвести все необходимые действия для пресечения подобных действий... Отдельно обращаю внимание на факты нападения на государственные и частные архивы, в которых хранятся важнейшие исторические документы Государства Российского. В частности, в результате нападения на дворец князя Юсупова в Санкт-Петербурге разорён и частично похищен архив ближайшего сподвижника государя Петра Алексеевича (Первого), Светлейшего князя А.Д. Меньшикова…»
Осень 1942 года выдалась в Париже на удивление тёплой и совсем не по-французски спокойной. Город, испокон веков неугомонный, шумный и свободолюбивый, давно смирился с оккупацией и жил своей прежней довоенной жизнью. Французы, а особенно парижане, умеют удивительно быстро приспосабливаться к самым непростым жизненным ситуациям, а вот воины из них – никудышные. Право слово, не воины, а вояки. И как это только в 1812 году император Наполеон сумел дойти до самой Москвы? Хотя что Москва? Так, большая деревня… Мало ли деревень на святой Руси…
Аркадий Апполонович Кудасов, представитель и потомок древнейшего русского княжеского рода Долгоруких, проснулся в девятом часу утра в скверном настроении. Опаздываю, досадливо подумал он, взглянув на стоявший на тумбочке нарядно-изящный будильник, привезённый прошлым летом из Женевы. Аркадий Апполонович был высок и по-армейски строен, хотя начинающаяся сутулость уже выдавала в нём человека, который много времени проводит (точнее, вынужден проводить) за письменным столом, но по-прежнему не чурается гимнастических упражнений. Волосы у него были короткие, брови – лохматые и неухоженные, усы густые и аккуратно постриженные, уши – аккуратные и прижатые к затылку. Общее аристократическое впечатление портил крупный, выползающий на щёки нос, родовой признак фамилии Долгоруких, который придавал его внешности крестьянский оттенок, но взгляд серо-голубых глаз был по-прежнему аристократически надменен, строг, требователен и чуть-чуть ироничен. В далёком прошлом Аркадий Апполонович носил чин полковника кавалерии, был причастен к тайным военно-государственным делам, а на данный момент считался обычным буржуа, владельцем антикварной лавки, предлагающей своим немногочисленным посетителям-покупателям всякую ностальгическую рухлядь, которую русские эмигранты успели вывезти из бывшей царской, а ныне большевистской России. Как здесь, в Париже, принято говорить, он считался коммерсантом средней руки, не был обременён семьёй, и возрасту имел пятьдесят шесть лет. Свобода и весьма немолодой возраст Аркадия Апполоновича никак не тяготили, не смущали и совершенно не навевали мыслей о скоротечности жизни и бренности бытия.
Он поднялся с узкой, похожей на походную, кровати, и прошёл в такую же узкую ванную комнату, в которой самой ванной не было, а имелся лишь большой кувшин с холодной водопроводной водой. Аркадий Апполонович тщательно умылся, после чего позавтракал омлетом, выпил чашку кофе, надел выходной костюм и вышел на улицу. Пройдя с полкилометра, он свернул направо и вышел на Елисейские Поля. Всё здесь было обыденно и привычно, и посему никаких эмоций не вызывало. Вот каштаны. Он видел их уже сто миллионов раз. Вот невдалеке набережная Сены, облицованная серым, с жемчужными проблесками камнем. Он почему-то подумал, что это камни от снесённой всего-то чуть более ста лет назад грозной, более того –внушавшей всей тогдашней просвящённой Европе настоящие страх и трепет Бастилии. А где сейчас эта Бастилия? Вот здесь, под ногами. Всё прах и тлен, как сказал поэт … Всё пройдет, как было написано на кольце грозного персидского правителя Дария… Да, были мудрецы. Много писали. А сейчас…
Вот мальчик в нарядной одежде, идущий рядом с худой, неприступного вида женщиной. Скорее всего, гувернанткой, и, скорее всего, офранцуженной англичанкой. Какой у неё неприступно-надменный взгляд! Ни дать ни взять, его, Аркадия, а потом и младшего брата, Виктора, детская воспитательница Мария Францевна, на старости лет увлекшаяся громилой-гусаром из Кирасирского полка и уехавшая с ним в его имение куда-то на Смоленщину.
А вот светло-кремовые зонтики над столиками знакомой кофейни, а за столиками сидят люди, которые беззаботно кушают бисквиты, которые так любил штабс-капитан Леопольдов, глупо попавшийся и так же глупо погибший в застенках Ростовской ЧК, и спокойно-деликатно, с истинно парижским небрежным шиком, пьют кофе. А вот здоровенный, мраморного окраса, дог на броском разноцветном поводке. На таких поводках обычно выводят гулять пуделей, болонок и левреток, хотя дог – это такая же несерьёзная, о п е р е т о ч н а я собачья порода, только больших размеров и, в отличие от пуделей-болонок-левреток, с одновременно надменным и глупым выражением, прописанном на его мраморной морде. Вот мраморный остановился у одного из каштанов, величаво повёл головой (все ли видят? достаточно ли зрителей?), так же величаво-невозмутимо поднял ногу (нет, неправильно: соизволил поднять) и побрызгал на коричневый ствол с таким театральным выражением своей фигуры и морды, словно оказал дереву величайшее одолжение.
─ Господин Кудасов? ─ услышал Аркадий Апполонович за спиной тихий вкрадчивый голос и медленно (только так – медленно, не напрягаясь, чтобы не спровоцировать говорившего на н е п р а в и л ь н ы й поступок), обернулся.
─ Вам привет от Брата, ─ сказал низенький улыбающийся человек в шляпе-котелке, которую носят рядовые парижские клерки, и показал глазами на большой чёрный автомобиль, стоявший у цветочного магазина.
Из отеля «Летиция» вышла группа молодых, с явно армейской выправкой мужчин. Беззаботно смеясь, они вышли на набережную и направились в сторону Собора Парижской Богоматери. Смазав их внимательным и в то же время достаточно ироничным взглядом, Аркадий Апполонович снова повернулся к человеку в шляпе.
─ Прошу вас, ─ улыбнулся тот и снова показал на автомобиль. А револьвер у него в правом кармане, подумал полковник. Неразумно, неаккуратно и вообще рискованно именно здесь, у «Летиции». Пока достанешь, тысячу раз пристрелят.
─ Меня, если вы, господин Кудасов, запамятовали, зовут Артур Гроссфогель, ─ представился тучный человек с шикарными усами, похожий на зажиточного крестьянина с картин Ван Дейка или забытого сейчас Артура Дюссэ. ─ Коммерсант из Брюсселя. Трикотажные изделия «Паркер и Фокс».
─ Очень приятно, господин Гроссфогель. Я и не знал, что Брюссель теперь находится на лондонской Даунинг-стрит, а «Паркер и Фокс» ─ новое название Интеллиджес Сервис, ─ и заметив протестующий жест раздражённо сверкнувшего глазами собеседника, примирительно приподнял руки. ─ Виноват! Врождённая слабость ума. Кстати, я об этом уже говорил вашему агенту в Биаррице.
─ Да… ─ обиженно поджал толстые губы усач. ─ А вы, господин Кудасов, не боитесь так смело со мной разговаривать?
─ Господин Гроссфогель... ─ казалось, этому русскому полковнику доставляло удовольствие смаковать этот, не совсем, правда, удачный, очередной (а сколько их было!) рабочий псевдоним его, Уэйна Бартона, специального агента-инспектора третьего отдела Секретной службы Её Величества. ─ Вы когда-нибудь бывали в Таврии или Крыму?
─ Не имел удовольствия, ─ сухо ответил собеседник.
─ А в каком году?
─ Что « в каком году»? ─ не мгновение растерялся англичанин.
─ Не имели удовольствия, ─ повторил его слова Аркадий Апполонович.
Гроссфогель засмеялся. Смех ─ высокий, даже визгливый, с совершенно забавными детскими переливами ─ совершенно не вязался с его угрюмой дородной фигурой.
─ В тысяча девятьсот пятнадцатом, ─ ответил он. ─ В Бахчисарае, изумительно цветёт акация, но крымские татарки мне не понравились. Слишком смуглые, худые и ужасно визгливые.
─ Не в масть, ─ услышал он голос полковника и вдруг увидел прямо перед собой его спокойные и страшные в этом спокойствии светло-голубые глаза. Это были глаза равнодушного убийцы, убийцы-профессионала. Профессионалы не любят убивать. Потому что делают это не по призванию, но по н а з н а ч е н и ю.
─ А я там был двадцать два года назад, ─ послышался ровный, чуть глуховатый голос, и Гроссфогель опять увидел перед собой русского полковника всего, целиком. ─ И сам, своими глазами видел идущую прямо на тебя казачью лаву. Поверьте, ничего страшнее этого зрелища нет, а я ведь был уже не безусым юнкеришкой. У меня за спиной был уже и Брусиловский прорыв, и пролетарский переворот в Петербурге, и Москва, где могли в любую минуту схватить и расстрелять без суда и следствии у ближайшей стенки, и Донской поход… Впрочем, вы же наверняка наводили обо мне справки, ─ закончил он равнодушно.
─ Я ещё раз убеждаюсь, что русский Генеральный Штаб дураков у себя в штате не держал, ─ удовлетворённо хмыкнул лже-бельгиец. ─ Ну что ж, это даже хорошо. Значит, обойдёмся без лишних прелюдий. Итак, я желаю купить у вас завещание Светлейшего князя. Да-да, Меньшикова! ─ почему-то поспешно добавил он, хотя Кудасов не прореагировал на предложение ни жестом, ни взглядом, а по-прежнему смотрел на старую кирпичную кладку, шедшую вдоль парапета набережной. Двери «Лютеции» отворились, и из них вышла пожилая красивая дама с маленькой собачкой в руках. Она на мгновение остановилась, прищурилась и, элегантно наклонившись (чувствовалась порода которое – голубая кровь!), поставила собачку на верхнюю ступеньку. Та мелко-мелко задрожала и смешно описалась. Дама мило улыбнулась. Париж ─ действительно красивый город. Потому что игрушечный. Бутафорский. Здесь неуютно постоянно жить. Сюда надо приезжать, гулять вот здесь, под каштанами и обязательно уезжать. А ещё здесь хорошо просто мечтать. Хотя бы о том, что завтра ты, живой и здоровый, опять будешь гулять здесь, по набережной Сены и любоваться незыблемым холодным великолепием Нотр-Дам-дэ-Пари.
─ Вы выбрали весьма оригинальное место для встречи, ─ заметил полковник, не отрывая взгляда от дамы. Нехорошая это дама. Очень нехорошая. И собачка у неё ─ мерзость. Такой женщине больше подошёл бы волкодав из службы охраны концентрационных лагерей.
Гроссфогель непонимающе смотрел на него.
─ Отель «Летиция» ─ штаб-квартира немецкой военной разведки, ─ равнодушно пояснил Кудасов. ─ Вы большой оригинал, господин... ─ и он нарочито замешкался, словно вспоминая фамилию, ─ … Гроссфогель. Так, кажется?
─ Я это знаю, ─ поспешно (слишком поспешно, тут же отметил полковник. Ни хрена он не знает. ) ответил Гроссфогель.
─ Что вы оригинал? ─ улыбнулся Кудасов почти ласково.
─ Что здесь штаб абвера, ─ сухо ответил англичанин.
Поспешность его выдала: то, что в отеле находилась штаб-квартира германской военной разведки, Бартон действительно услышал впервые и теперь лихорадочно соображал, успеет ли он к сегодняшнему радиосеансу подготовить эту новость для передачи через пролив.
─ Давайте вернёмся к нашим овцам, ─ продолжил он, так ничего и не решив. ─ Каковы ваши…
─ К баранам, ─ перебил его Кудасов.
─ Что? ─ на холёном лице разведчика мелькнула тень раздражения. Этот русский постоянно сбивал его с главной мысли. Нарочно? Случайно? Странный, странный человек... Русские все странные. Со своими постоянными интригами, переворотами и революциями они приобрели стойкий комплекс постоянного недоверия и ожидания удара исподтишка.
─ Правильнее говорить: к нашим баранам, ─ пояснил полковник.
─ Я предлагаю вам серьёзные деньги, ─ обиженно сказал Гроссфогель.
─ Я не нуждаюсь в деньгах.
─ Бросьте! ─ неожиданно жёстко прервал его англичанин. ─ Вы же сами сказали, что я навёл о вас справки. Через месяц, от силы ─ полтора, вы, господин Кудасов, доедите все свои оставшиеся антикварные запасы и станете нищим. Абсолютно. Вам не на что будет купить кусок хлеба, я уже не говорю о масле.
─ Пойду в клошары, ─ равнодушно пожал плечами русский полковник. ─ А место под мостом Александра Третьего я себе уже приглядел. Чудесное место, и Монмартр рядом. У меня там есть знакомые художники. Не дадут погибнуть.
─ Не знакомые, а знакомая, ─ ехидно поправил его собеседник. ─ Да, Элен Дюсси ─ красивая женщина. На днях я купил у неё симпатичный натюрморт с Эйфелевой башней. Они все там, на Монмартре, зациклились на этой ужасной железяке. Как будто в Париже больше нечего рисовать.
─ Есть спрос, ─ равнодушно сказал Кудасов и опять пожал плечами. ─ Художникам тоже иногда хочется кушать.
─ Закаты ей весьма удаются. Сиреневая дымка на всё полотно. И, кстати, я восхищаюсь вашей физической формой! Нет-нет, никаких намёков на ваш возраст. А что, она действительно перестала спать с этим арабом-интернационалистом? Араб-интернационалист! ─ и Гроссфогель брезгливо фыркнул. ─ Какой моветон! И где она его только откопала?
─ В госпитале Святой Терезы в Ницце. Сейчас она спит со мной. А о Элен вы мне сейчас сказали, чтобы дать понять: деваться мне некуда, ─ словно размышляя сам с собой, сказал Аркадий Апполонович. ─ Что если я не соглашусь, вы приметесь за неё.
─ У вас же действительно нет выхода, ─ с тупым упорством тяжёлого английского танка продолжал напирать лже-трикотажник. Беседа с неуступчивым русским начинала его тяготить. И почему Шеф отправил на встречу с этим неприятным полковником именно его, Бартона? Он же очень мало работал с русскими. И не потому, что не хотел, а потому, что никогда их не понимал, а если чего не понимаешь, то поневоле начинаешь бояться. Его всегда пугала их истинно русская, совершенно нелогичная упёртость даже в тех ситуациях, когда нормальный человек вынужден принимать единственно-правильное решение. Сиречь, единственно нужное Секретной службе Её Величества.
И опять Бартон увидел перед собой эти пугающе-спокойные глаза.
─ А вы не правы, господин Гроссфогель, ─ мягко, тихо и властно сказал Кудасов. ─ Выход всегда есть. И в училище, и в Академии нас учили именно так. Есть. Даже в абсолютно безвыходной ситуации.
─ Конечно. Пуля в лоб. Это всё дешёвая словесная эквилибристика! ─ позволил себе повысить голос (Чуть-чуть. Для придания з н а ч е н и я.) англичанин. ─ Ладно. Сутки. Завтра здесь же, в это же время. В конце концов, Аркадий Апполонович, я тоже человек подневольный.
─ Завтра так завтра, ─ равнодушно согласился Кудасов. Ему неожиданно стало так весело, так бесшабашно весело, как не было, пожалуй, с тех далёких времён, когда он, вернувшись с более чем трёхсоткилометрового рейда по тылам красных, целую неделю гулял со своей сотней на сытом и богатом казачьем хуторе в излучине Дона, в распоряжении штаба генерал-лейтенанта Шкуро. Да, ему сейчас захотелось утереть этого самодовольного англичанина, и он позволил себе это сделать.
─ А ведь вы, Гроссфогель, или как вас, не всё обо мне узнали, ─ улыбнулся он прямо в настороженные выпуклые глаза собеседника и с удовольствием заметил, как у того закаменело его лже-крестьянское лицо. ─ Вы же не получили сообщение от своего агента из Марселя. Ведь так, господин Бартон?
И ещё раз усмехнувшись, вылез из машины.
Гроссфогель-Бартон откинулся на спинку сидения, закрыв глаза, почувствовал как по спине, между лопаток, стекает противный клейкий пот. Да, именно Марсель, именно этот мужлан с хитрым прищуром чуть раскосых лаз, казачий атаман Головня! Он, Бартон, опытный, прошедший и огонь и воду Бартон, как чувствовал, что Шеф поторопился с этим проклятым завещанием! Да и что оно, собственно, из себя представляет? Ведь не просто же кусок старой бумаги! Ясно, что это ─ всего лишь кодовое обозначение, но чего, чего? Вот ведь незадача! И не откажешься, не сошлёшься на более важные дела! Машина уже запущена. Её уже не остановить.
Середина сентября 1942 года. Москва. Разведывательное управление Генерального штаба РККА. От Игната ─ Есаулу.
«Выясните численность немецких войск, подготовленных к отправке в расположение группы армий «Дон» (Котельниково-Нижне-Чирская). Особое внимание уделите количеству танковых дивизий, а также показателям снабжения этих дивизий запчастями и топливом. По возможности выясните общие цифры людских потерь противника на этом направлении по родам войск. Информация нужна немедленно. В случае необходимости требую увеличить время пребывания в эфире».