Невозвращенец  из  постсознания

Господин новеллист разразился целым романом. Хотя вру – не целым, а только первой частью и кусочком второй. Но и этого с лихвой хватает, чтобы схватиться за голову. Называется опус Андрея Гусева – «Невозвращенец». Это ничего вам не напоминает? Конечно же – именно так назывался вызвавший в своё время эффект разорвавшейся бомбы роман (или даже, по определению многих, всего лишь повесть) Александра Кабакова.
Этот художественно-политический памфлет-фантасмагория оказался в чём-то провидческим, оставляя при этом место детективному сюжету. И если ты берёшь такое название для своего литературного произведения, ты должен понимать, что тебе надо перепрыгнуть своего предшественника. Иначе твои потуги окажутся бледной тенью большого произведения, и это будет выглядеть просто смешным. Что отнюдь не смешно для читателя, то бишь для нас с вами.

Однако же ничего похожего на роман-бомбу мы не наблюдаем. Речь идёт о том, как живут на африканском континенте уехавшие из России по политическим мотивам Энди и Дженнифер, давно известные читателю персонажи, созданные «гением» Андрея Гусева. Сам Андрей Гусев в качестве нередко цитируемого этими персонажами современного классика тоже присутствует в романе, что добавляет однако не интриги, а скорей неразберихи.
Потому что по сюжету представляется, что этот самый Энди и есть писатель Андрей Гусев, уехавший из огромной северной страны в маленькую южную. Самоцитирование, конечно, известный литературный приём, но надо же и меру знать. Во всяком случае, интриги это точно не добавляет. Течение повествования (как, собственно, и развитие сюжета) протекает линейно и никакой загадки в конце или катарсиса не предвидится.
А вот фантасмагория, если вспомнить исходного «Невозвращенца», здесь вроде бы присутствует. Но уж очень специфическая. У неё есть ключевые слова – «обезьяна из Кисуму». И повторяются они в романе десятки раз. А после них десятки раз с небольшими вариациями происходит следующая сцена: жена Энди Джей, белокожая метиска-африканка родом из Кисуму, что-то шипит и обещает своему гениальному мужу порку. Ну а затем буднично живописуется сцена этой самой порки bamboo canes, то бишь бамбуковыми розгами.
Чтоб не быть голословным, приведу кусочек текста романиста Гусева. Остаётся лишь добавить, что Loa – это божественные духи, бытующие на африканском континенте.

— Милый, у тебя периодически возникают дурацкие идеи. Думаю, что это козни Диавола. Исправить тебя можно лишь с помощью bamboo canes. Я буду пороть тебя от имени Loa, и я бы хотела, чтоб ты думал о Loa во время порки.
— Ты идиотка! Как можно думать о том, что не существует?!
— Ты не признаёшь существования божественных Loa, вот за это я и буду тебя драть в первую очередь. А потом получишь за «идиотку»! — верещит Джей.
— Джей, апостол Павел в Первом послании коринфянам писал, что неверующий муж освящается женою верующею… Так что вполне достаточно твоей веры в Loa. Согласна?
— Ладно, пусть будет по-твоему. А как насчёт «идиотки»?
— Тут уж ничего не поделаешь, — говорю, — по сравнению с человеком обезьяна из Кисуму…
Джей не даёт договорить фразу, обрывает меня, хватая my balls.
— Быстро! пошёл в спальню, если хочешь сохранить balls, и чтоб к моему приходу лежал с голой  попкой! — орёт она.
— Джей, я люблю тебя!.. может быть, ты успокоишься?
— Мой тембо должен знать своё место. Go to the bedroom! — снова командует она.
…В спальне супруга появляется в чёрном вечернем платье с вырезом на спине чуть ли не до попы. На ногах у неё туфли на какой-то гигантской невообразимой платформе. В руках Джей держит длинные bamboo canes. Три штуки.

Что же тут фантасмагоричного? – спросите вы. Вроде бы действительно ничего. Но, как говорится, есть нюансы. Если у кабаковского невозвращенца Юрия Ильича фантасмагория возникает более или менее логично (хотя в фантасмагорическом произведении ждать логики не приходится, что называется, по определению) и является двигателем сюжета, то у гусевского Энди это какая-то психологическая зацикленность, ничем при этом не оправдываемая и только тормозящая рассказ.
От них, от этих сцен порки, остаётся ощущение беспорядочно вбитых в доску романа ржавых гвоздей, что мешают волочить по земле, то бишь по сюжету, этот самый деревянный предмет. Вот почитайте. Я тут даже кое-что подсократил.

— Милый, твои насмешки над Loa неуместны. Хорошо, что сегодня в ресторане Твига ничего не поняла из твоих разглагольствований по-русски.
— То были не насмешки, а сатира, — говорю я.
— Тоже мне Ильф и Петров! Loa – это тебе не литература, — зло выговаривает супруга. — Видать, я тебя давно не секла, и ты начинаешь забываться.
— С какой стати я должен обожать ваших лоа?!
— Келеме, мчензи! — орёт Джей. — Я обещала, что буду воспитывать в тебе веру в божественных Loa. Сейчас самое время продолжить воспитание. Быстро, идёшь в спальню!
В спальне Джей приказывает мне раздеться и лечь в постель попой вверх. Потом связывает мне руки и ноги, привязывает к спинке кровати. Конечно, я знаю, что будет дальше.
— Я воспитываю тебя от имени Loa. Как ощущения? — интересуется Джей в конце порки.
— Ты стерва, обезьяна из Кисуму! — нахально кричу ей.
— Ах так! Обезьяна, говоришь… Тогда продолжим. In such case, I want to have something, a little special for my hubby. So instead of a simple lashing, it will be pegging.
— Нет! Не надо! Я буду тебя слушаться. Прости!
— Okay… — задумчиво произносит супруга, — чтобы удобней было слушаться, я отвяжу от спинки кровати твою ногу. Но только одну. Тебе какую отвязать: правую или левую?
— Нет, не надо!
— Что не надо? Милый, как я смогу трахать, если у тебя связаны ноги?! — картинно изумляется Джей, надевая страпон. — Освобожу тебе левую ногу, хорошо? — ухмыляется она. — Жаль только, что принцесса Амира уже ушла, а то бы я позвала её посмотреть, как обезьяна из Кисуму трахает белого человека…

Про страпон, надеюсь, не надо объяснять, что это такое? Во всяком случае, из контекста понятно. Однако вернёмся к нашим баранам, то бишь к зацикленности. Это похоже на какую-то психологическую травму, полученную давным-давно и никак не вытравляемую из подсознания. Может, автора секли в детстве? Обычно во взрослом состоянии сказывается именно то, что было заложено и не изжито в детском возрасте. Обычно это и используется в ролевых играх, поощряемых некоторыми околопсихологами или якобы сексологами.
В ролевых секс-играх, кстати, есть стоп-слово, произнесение которого должно остановить действие, что стало неприятным или неудобным для одного из партнёров. А вот у романиста Гусева есть, похоже, только старт-слово – «обезьяна из Кисуму», но никакого намёка на окончание вещания о сценах порки с добавленным иногда порнушным траханием для читателя не предвидится. Мы втравлены в это действие, кажется, насильно. И это уже по-своему фантасмагорично.
Думаю, что писатель Гусев сам не проходил через секс-порку, и эти сцены – плод горячечного воображения. Это то, что он вынимает из своего подсознания и что теперь, ставши актом художественным, становится его постсознанием. И мы ничего против этого художественного приёма не имеем. Но когда он повторяется раз за разом, не имея под собой психологической, да и просто логической основы, то становится понятным, что сам писатель стал невозвращенцем из постсознания. Приведу ещё один подсокращённый пример – и на этом закончу, потому что иначе я не закончу никогда.

— Тут ещё написано: «Вы должны показать женщине, что порка является проявлением вашей высшей любви к ней». Понятно?
— Верно! — восклицает Джей, — именно поэтому я и люблю пороть тебя розгами, мой сладкий. Это проявление нашей неземной любви, не так ли? — хихикает супруга. — Хочу пороть тебя прямо сейчас.
— Дорогая, неужели ты думаешь, что лоа одобрят твоё желание?
— Одобрят. Потому что Loa помогают тем, кто в них верит, и не любят тех, кто их отрицает. А ты не веришь в божественных духов, и потому приверженцы вуду по сравнению с тобой – высшие существа.
— Джей, твоя мудрость безгранична. Кант, Юнг, Лао-Цзы и Конфуций нервно курят в сторонке. Ты, будучи обезьяной из Кисуму… небось, обладаешь тайными знаниями? — стараясь быть серьёзным, вопрошаю я. Однако Джей не  проведёшь, она злобно смотрит на меня.
— Опять вспомнил «обезьяну». Милый, очень жаль, что ты не поддаёшься дрессировке; ведёшь себя, как саванные слоны. Что ж, Tembo, иди в спальню и раздевайся для порки. Right now! You will moan under my cane – music for my ears! And you must cum and have milk from your cock. It will be fine!
— Не хочу я никаких caning and milking. Понятно?
— Тембо, хватит болтать. Быстро! Go to our bed room! Ты должен лежать смирно на нашей супружеской кровати, пока я буду связывать тебя. И прекрати кукситься, teaching with the canes пойдёт тебе только на  пользу. Хочу, чтобы ты верил в божественных Loa, а без порки у тебя ничего не получается. Тембо, ну  давай же! После розог буду тебя любить… Да,  молодец! — поощряет меня Джей, когда я отправляюсь в спальню.
Раздеваюсь и голый ложусь в постель, а что ещё делать в  спальне?!
Джей, как всегда, выдерживает театральную паузу. Потом я слышу нарочитый стук её каблуков по полу. Она появляется в спальне в коричневых туфлях на шпильке, в короткой голубой юбке и тёмно-красной блузке, слегка расстёгнутой. В этом одеянии она похожа на разноцветную тропическую птицу, а вовсе не на обезьяну из Кисуму. Вслух я этого не говорю, поскольку в руках у неё bamboo canes, три штуки. Супруга оценивающе разглядывает моё голое тело, кладёт розги на прикроватную тумбочку, вытаскивает из неё две ленты: красную и зелёную; молча, связывает мне руки и ноги. Затем Джей пристально смотрит в глаза – я боюсь её подобного взгляда, дикого и шального. Это похоже на гипноз, от которого никуда не денешься. Такой Джей невозможно не подчиниться, вот и сейчас она приказывает:
— Hubby, держи свою попку повыше! Я знаю, что под ягодицами самое чувствительное место, и я хочу доставать до него. Any questions?
Делаю… как велено. I have no other choice but to endure the shame and pain of caning that my wife has decided to give me.
“Okay! And let’s get started, shall we?” she says.
Супруга зловеще усмехается, и приступает к teaching.

В чём опять же фантасмагоричность, то бишь неестественность, демонстрируемых нам сцен перехода от реальной жизни к сценам порки? Почему здоровый и адекватный вроде бы мужчина против своего желания по одному слову своей маленькой жены бежит лечь под розги? У них брачный договор на миллионы долларов о порке за оскорбление словом, тем самым старт-словом «обезьяна из Кисуму»? В тексте об этом ни слова! Так почему он, как бессловесное животное, идёт на заклание, то есть на порку? Идёт как на трудную, но необходимую работу!
Вы скажете, что это у них игра такая, что они сами хотят таких любовных игр и получают от них удовольствие. Почитайте роман! Там ни намёка на это! Во всяком случае, тот, кого порют, удовольствия ни физического, ни психологического, ни ежеминутного, ни отложенного не ощущает. Наоборот! И каждый раз наоборот! Так что же это за такой когнитивный диссонанс?
Поясню на всякий случай. Когнитивный диссонанс – это внутренний конфликт, возникающий в сознании у человека при столкновении противоречащих друг другу убеждений. При этом возникает психологический дискомфорт, вызывающий неприятные эмоции. Человек будет испытывать стыд, вину, тревогу или злость, и при этом любыми способами захочет избавиться от этого дискомфорта.
Увы, похоже, когнитивный диссонанс при этих сценах будет возникать только у читателя. Потому что в романе они повторяются раз за разом, но никакого дискомфорта автор, кажется, при этом не испытывает. Вскользь замечу и ещё о нескольких «причудах» романиста Гусева. Слишком часто он цитирует или просто опирается на речения святых разных церковных конфессий. Однако происходит это не из большой веры, а лишь для того, чтобы поиграть словом или подтвердить свои низменные инстинкты духовным авторитетом. Иначе говоря, это тот самый случай, когда бога поминают всуе…
Или вот ещё одна грань романа или, уж не знаю, грань «таланта» романиста Гусева. Тут, чтобы не быть голословным, приведу ещё кусочек текста. Не переживайте – это к порке, хоть речь в нём и идёт именно о ней, как ни странно, не имеет отношения.

…Принцесса Амира появляется в комнате совершенно бесшумно, словно подкрадывающийся к жертве зверь. В руках у неё пучок bamboo canes, не иначе как те самые розги, что ей разрешила взять в нашем чулане Джей. Молоденькая сомалийская принцесса хищно смотрит на меня.
“Hi, Mr. Andy!” she says.
“Hi!” — сквозь зубы отвечаю ей.
Амира кладёт розги на стол в углу комнаты, возвращается к двери, задвигает массивный деревянный брус, который тут вместо замка, затем подходит ко мне.
“Mr. Andy, time to take your punishment! It will be one hundred strokes, as your wife has decided. Yes, it’s going to be hurt. Ready to play?”  she asks me.
“Miss Amira, punish me in my pants… please,” I tell her. Это всё, что мне остаётся сказать, поскольку миссис Мона накрепко привязала  меня к скамье.
“Why is that so? Why in pants?”
“It’s shameful…  to lie naked in front of you.”
Amira giggles loudly.
“Mr. Andy, don’t you remember our last session? I remember. This took place outdoors in your yard. I whipped you lying on the bench, bound and completely naked. Isn't it?” she says. После чего эта молоденькая чернокожая сука принимается стаскивать с меня штаны.
“Oh, no! No!.. Stop it!”
“Shut up, naughty white man!” she orders.
“You… you’re a stupid whore!” I scream.
“I am a stupid whore?” Amira is surprised. “Now you will see it…  I’ll show you what I can really do. Believe me, this is going to be rough!” she’s angry.
Разозлившись, она стягивает с меня штаны и трусы до щиколоток, задирает на мне рубаху до самой шеи. Потом она нервно прохаживается вдоль скамьи, на которой я лежу, разглядывает моё голое тело, словно примериваясь к предстоящему действу.
“All right, let’s get started, shall we? The first fifty will be very difficult for you. After that, it will be easier,” she notifies.
Then caning begins…

Я думаю, добрая половина, а то и больше читателей не понимает, о чём – в деталях – тут идёт речь. А главное – для кого этот текст? Гусев что, мнит себя Львом Толстым, который в «Войне и мире» целые куски текста писал на французском? Увы, но Гусев не Толстой, а наши читатели не сплошь англоязычные. Так для кого он пишет? Почему нет сносок с переводом таких фрагментов? Это, как минимум, неуважение к читателю! А может, господин романист обращается и не к россиянам вовсе? Тогда почему нет сносок с переводами русского текста на английский? Я для себя, например, объяснения не нашёл.
Можно много ещё найти, мягко говоря, недочётов. Взять хотя бы не просто безупречную, а совершенно по-русски живую речь жены Энди Джей. Чтобы так говорить, надо родиться в России или хотя бы жить в ней с раннего детства, но она рождена в Африке от местных туземцев, а в России провела совсем недолгое время, судя по роману. Но это к слову. Справедливости ради надо сказать, что, обозревая весь текст, находишь в нём и несомненные плюсы.
Это, например, описания природы или рыбалки, на которую Энди выбирается со старым другом – кенийским рыбаком Сэмом. Эти страницы достойны сравнения с самим Эрнестом Хемингуэем, которого, кстати, по разным поводам не раз вспоминает и Андрей Гусев. И тут, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Посмотрите сами на выжимки из этого текста.

…Ночь. Песок на берегу выглядит белым, как кость. Вдали надрывается какая-то птица, её крики наводят тоску. С океана дует ветер, после дневной жары ощущается прохлада. Здесь недалеко от берега начинаются коралловые рифы. Когда отлив, крупная рыба сюда не проходит. А вот на большой воде здесь может появиться кто угодно, а не только мурены. Особенно ночью.
Мы отчаливаем сразу после полуночи, когда начинается прилив. Мотор напряжённо рычит, лодка идёт быстро. Ночью в океане мне всегда волнительно, даже не знаю почему. Сэм считает, что меч-рыба днём уходит на глубину – иногда на много сотен метров, а ночью поднимается ближе к поверхности. Потому ночью её легче поймать. Ещё Сэм верит, что broadbill может нагревать свой мозг и глаза по сравнению с холодной водой вокруг. Из-за чего она видит лучше любой другой рыбы, и даже ночью.
Медленно, не спеша, огни на берегу растворяются в ночи. Вокруг остаётся лишь тёмная синь океана. Сэм включает  мощный прожектор на носу лодки, и становится видно, что к синему  примешивается красное от планктона; вода выглядит почти что лиловой. После часа ночи ветер ослабевает, волнения нет. Сэм надеется, что свет прожектора привлечёт рыбу из глубины. Он говорит, что у меч-рыбы самые сильные самцы. У других пород сильнее самки. Если нам попадётся взрослый самец broadbill, то придётся нелегко. Это одни из самых быстрых рыб.
Из ящика с наживкой, в котором лежит лёд, Сэм достаёт тушки двух летучих рыб, насаживает их на крючки с длинными металлическими поводками. Лески на катушке его спиннинга много десятков метров. Когда всё готово, Сэм забрасывает с кормы лодки две наживки и садится в кресло со спиннингом в руках, потом вставляет комель удилища в специальное гнездо. Я же становлюсь за штурвал лодки, которая резво идёт по спокойному сейчас океану. Всматриваюсь в воду; видно, как в глубине играет бликами свет от прожектора на носу лодки.
Очень скоро клюёт. Яростно забурлила вода, удилище выгибается, его конец  почти касается поверхности океана. Сэм отпускает тормоз на катушке спиннинга, леска рывками уходит под воду, а удилище выпрямляется. Тогда Сэм завинчивает катушечный тормоз и с силой, резко дёргает удилище вверх и в сторону. Потом дёргает ещё раз, чтобы вонзить крючок глубже. Малопонятно, какая рыба клюнула, но судя по натягу лески – крупная.
Я выключаю зажигание, и лодочный мотор глохнет. Сэм ослабил катушечный тормоз, вставил удилище в гнездо, и леска плавно разматывается. Довольно быстро её остаётся на катушке меньше половины. Видать, рыба решила уйти на глубину. Похоже, что битва будет долгой. Сэм достаёт из куртки плоскую бутылку джина, отвинчивает пробку, делает пару внушительных глотков. Спустя минуту он кричит, чтобы я дал малый вперёд; пусть рыба поработает, если хочет быть на глубине.
«Есть малый вперёд», — мысленно повторяю. Запускаю мотор, на малых оборотах лодка медленно движется  по безмолвному смирному океану. Сэм же пытается подтянуть рыбу поближе к поверхности. Я знаю, что в действиях на рыбалке Сэму нет равных: настолько он хорош и разумен…
Ещё битый час Сэм возился с этой рыбиной. Он говорит, что даже видел её в свете от лодочного прожектора, когда она была близко к поверхности. Вот тогда-то она и сорвалась с крючка. Рыба выглядела длинной-длинной, но Сэм не знает, была ли это меч-рыба или марлин, тунец, или какая ещё…
 «Ладно, Сэм, чёрт с ней, с рыбой! — говорю это на суахили, пытаясь успокоить его, — давай выпьем джина за то, чтобы в следующий раз попалась broadbill ещё больше, чем эта».

Великолепный, сочный и живой, текст. Сразу видно, что автор это не выдумывает, что он это пережил на самом деле. Особенно чётко это заметно при сравнении нафантазированных сцен порки и океанского спокойствия и в то же время охотничьего азарта на ночной рыбалке. А когда вспомнишь описания пейзажей или обычаев африканской страны, становится понятно, что автор не раз бывал в этих экзотических краях, и они его действительно волнуют. И тут романист, я бы сказал, живописует текст.

В этот раз мы с Сэмом выходим в океан в десять вечера. Залив здесь не ахти какой красоты. В отлив видны космы водорослей, да и сам пляж с белоснежным песком тут не спешат чистить. Но темнота смазывает погрешности пейзажа; запоминаются лишь полная Луна, россыпь звёзд на небе… и ещё океан, ласковый бриз, далёкие огни города. Этого довольно, чтобы влюбиться в ночную рыбалку в Малинди. Для Сэма она давно стала как сладкая отрава, наркотик;  а теперь и для меня.

И ведь при этом описание достаточно лаконично, что и сближает  его, понятное дело – далеко не во всём, с великим Хэмом, с его великолепной повестью «Старик и море». Что ж, стремление к лучшим примерам из классики – похвальное качество. Однако брать толстовский, описанный выше пример, я бы всё же не советовал. Но мы, кажется, заговорились. Время нынче дорого как никогда. И наш романист, кстати, тоже рассуждает о времени небанально.

Иногда меня мучают дурацкие вопросы: откуда и куда «течёт» время? дискретно оно или непрерывно? равномерен ли его ход? можно ли повернуть стрелу времени на 180 градусов? Время – это реальная сущность или всего лишь выдумка человечества, позволяющая рассуждать о настоящем, прошлом и будущем?
Платон считал, что время – это текучий образ вечности.
Галилео Галилей говорил: «Время, соответствующее при равном движении большему расстоянию, больше, нежели соответствующее меньшему расстоянию».
Альберт Эйнштейн на вопрос о природе времени иронично отвечал: время есть то, что измеряется часами.

Увы, я не буду тягаться с великими в размышлениях о свойствах времени. Скажу лишь одно: останется ли в нашем времени творчество Андрея Гусева или переживёт его – именно оно, время, и покажет! А нам лишь остаётся пожелать ему как можно больше времени впереди! И писать, писать, писать. Ведь чем больше пишешь, тем лучше получается. Как правило. Глядишь, из него и выйдет толк. Задатки-то у человека есть! Главное – выйти из психологической зацикленности и перестать быть невозвращенцем из постсознания.

А это сноска на сам текст романа «Невозвращенец», выделки Андрея Гусева —
http://proza.ru/2022/07/19/1220

Иван ЛИНГАМОВ, moscowliterature@mail.ru

2023 год.