Анатомия ROLE PLAYS (18+)

Андрей Гусев

Однажды в Малинди

1.  ЭПИДЕМИЯ  В  СЕЗОН  ДОЖДЕЙ   

 «Любовь – старое слово. Каждый вкладывает в него то, что ему по плечу». Такая трактовка принадлежит Эрнесту Хемингуэю. Вот уже три года, как мы с Джей, моей женой,  живём в Малинди – точнее в южном пригороде Малинди, в самом конце Casuarina road. Казуарина – это такое дерево, местное. Наш сельский дом небольшой, однако двухэтажный. Дом мы купили, а пол акра прилегающей земли  взяли в долгосрочную аренду, здесь это называется leasehold tenure. От нашего дома до центра Малинди, где на берегу океана стоит огромная белая колонна из известняка, увенчанная крестом, – километров десять. Колонну эту в конце 15-го века установили португальцы под командованием Васко да Гама, который искал путь в Индию.  Нынче Vasco da Gama Pillar – главная достопримечательность города.

Здесь в Малинди родились мои дочери Лина и Натали. Здесь я написал новый роман, он опубликован. Ну, это ладно; на самом деле, мы с Джей, просто бредём во Времени и ничего особенного не ждём. Иногда меня мучают дурацкие вопросы: откуда и куда «течёт» время? дискретно оно или непрерывно? равномерен ли его ход? можно ли повернуть стрелу времени на 180 градусов? Время – это реальная сущность или всего лишь выдумка человечества, позволяющая рассуждать о настоящем, прошлом и будущем?

Платон считал, что время – это текучий образ вечности.

Галилео Галилей говорил: «Время, соответствующее при равном движении большему расстоянию, больше, нежели соответствующее меньшему расстоянию».

Альберт Эйнштейн на вопрос о природе времени иронично отвечал: время есть то, что измеряется часами.

А ещё говорят, что время замечательный учитель; правда, все его ученики рано или поздно умирают. Однако забавным будет, если вдруг окажется, что Времени не существует. И вообще, ощущение такое, что жизнь куда-то ускользает. Когда становится совсем плохо, то я употребляю надёжный способ отделаться от неприятных ощущений: надо закрыть глаза и вообразить, что тебя нет на свете. Нет тебя и точка.

Эти мои размышления происходят в сезон дождей, который здесь в Малинди длится с марта по май. С марта по май – тут осень, поскольку Малинди в южном полушарии. В такую погоду даже не хочется идти к океану. Зачем? намокнуть легко и во дворе собственного дома. There is nothing finer than bad weather – так, кажется, назывался роман популярного в прошлом веке болгарского писателя Богомила Райнова. Разумеется, он писал на болгарском и выглядело это почти по-русски: Няма нищо по-хубаво от лошото време.

Ещё я заметил, что океан и окружающий мир  благосклонно принимают моё почтение к каждому живущему здесь миууши, мою готовность постигать их суждения, жесты, учить чужой язык – суахили. Вообще-то, все вокруг знают английский язык, он здесь второй государственный; хотя, скорее, это своеобразный simple English. Суахили я толком не выучил, потому говорю in English. Временами я даже думаю по-английски; не знаю, хорошо это или плохо, но такова реальность бытия.

Экватор отсюда близко, и обычно стоит несусветная жара. Иногда мне кажется, что тут плавится даже время. Как говорится, this is Africa, baby!  К тому же в Кении по московским меркам всё очень медленно. Быстро здесь только темнеет по вечерам, буквально за четверть часа. А люди тут не спешат принимать решение или выполнить просьбу, часто опаздывают, забывают перезвонить. В этом нет злого умысла, просто акуна матата, неспешность жизни в настоящем времени. Попытки что-то ускорить лишь затягивают дело, вызывают стресс, когда наверняка в чём-то ошибутся, перепутают. Тут горизонт планирования не превышает нескольких недель, максимум – это год. Остаётся лишь плыть по воле Loa, как говорит Джей, и жить настоящим. Акуна татизо!

Однако связь с моими замечательными соотечественниками, как и с самой путинской Россией, прервать невозможно. Намедни пришло сообщение с российского портала «Госуслуги»:

Во всём мире свирепствует коронавирус. Вы гражданин Российской Федерации, вам следует вернуться в Россию.

Показал эту писульку Джей, она зашлась в диком хохоте:

— Вот к чему привела твоя недавняя поездка в Москву.

Потом Джей сказала:

— Напиши им, что тебе хорошо здесь в Малинди, на берегу океана. И что они глупые ослы.

Не стал я оскорблять доблестные Госуслуги. Ничего им не ответил. А ещё через пару дней в мой смартфон на вторую sim-карту – российскую – пришло сообщение от оператора связи с хэштегом  #BUD’DOMA. Тогда-то у меня и возник когнитивный диссонанс: то ли я должен вернуться в Россию, то ли быть дома здесь в Малинди –  одновременно это сделать невозможно.

По правде сказать, я уверен, что возвращаться в путинскую Россию бессмысленно. Что я забыл в стране, которой командуют троечники?! Она стала непригодной для счастливой жизни. В моей родной Москве рулят пришлые люди; нынешний наместник Собянин, явившийся в столицу из Когалыма, реально профнепригоден, да ещё и глумится. О, боги, боги, за что вы наказываете москвичей? Если б я писал роман в стиле магического реализма, то непременно включил бы туда абзац:

Тьма, пришедшая с гиблого места – коголым, накрыла ненавидимую наместником столицу. Исчез мавзолей на Красной площади, растаяли башни Кремля, Большой театр, здание Думы; даже Лубянка погрузилась в чёрное варево. Великий город пропал, словно и не было его на свете. Всё сожрала тьма. Она забрала свет и сползла бурлящими потоками к Москве-реке, напугав всё живое. И нет теперь на земле места более безнадёжного... 

— Энди, вот фрукты, — говорит Джей и показывает на большое блюдо на столе в гостиной. — Сейчас вокруг вирус, я помыла фрукты водой с мылом.

— Чудесно, дорогая!  А святой водой ты не пробовала мыть? Нет? Это большое упущение.

— Энди, везде карантин; где у нас на off Casuarina road  взять святую воду?

— Спроси у своей подруги леди Твиги, она ведь мамбо. Она тебе подскажет или посоветует какой-нибудь заменитель святой воды. Хотя вряд ли святая вода в силах помочь самкам обезьян, — усмехаюсь я.

Джей шипит что-то малопонятное, наверно на суахили; потом переходит на известные мне языки:

— Hmm… my dear, твоё желание ебаться с Твигой закончится одним единственным образом – она выпорет тебя своим длинным кнутом. Всё уже было. Вспомни! сколько можно наступать на одни и те же грабли?! — восклицает Джей.

— Дорогая, с некоторых пор твоя чернокожая подружка интересует меня с зоологической точки зрения. Особенно после её романа с гостившим у нас Аманычем, о чём он написал в своей новой книге. В отличие от тебя я его книгу прочёл полностью. Понятно?

Потом после трапезы с фруктами Джей сидит в гостиной и читает очередной фолиант по истории литературы. Где она только их находит?! Я знаю в Малинди лишь один книжный магазин в районе местного аэродрома, но там торгуют совсем другой литературой. К тому же наверняка сейчас все не продуктовые магазины закрыты из-за эпидемии.

— Джей, что будет, если твоё любимое вуду объединить с атомистическим панпсихизмом Циолковского? — спрашиваю я и на всякий случай поясняю: — Эдуард Константинович считал, что каждый атом имеет свою душу.

Джей кривится и говорит, что не переносит богохульства. Это уже что-то новенькое в устах моей супруги. Потом она откладывает в сторону свой фолиант, заявляет, “Andy,  I don’t think you appreciate the complexity of the situation.”

— Maybe, yes. Но даже во Всемирной организации здравоохранения считают, что карантин по коронавирусу в бедных странах не имеет смысла: медицина в них никого не спасёт. Ну, кроме членов местных элит. А твоя родина, Кения, по европейским меркам страна бедная. Когда здесь пытаются следовать английскому стандарту при эпидемии COVID-19, то это глупо. Твои любимые народы банту начнут умирать и от коронавирусной инфекции, и  вдобавок от элементарного голода.

— В твоей Москве уже две тысячи трупов от коронавируса. And the World Health Organization has become the PR agency of communist China. Эти узкоглазые достали всех… — шипит Джей.

— Дорогая, сознайся, бред про китайцев и ВОЗ тебе внушил человек с мёртвой белкой на голове, которого зовут Trump. Но ведь ты его не любишь… ещё больше, чем дедушку Ленина.

— Не люблю, и что с того? Порой даже безумные старики изрекают истину; точно так же, как остановившиеся часы раз в день показывают правильное время.

I look that Jennifer tends to get a little morose now, so I try to keep the energy up.

— Ага… скажи ещё, что COVID-19 – это векторный вирус.

— Что значит векторный? — удивляется Джей.

— Дорогая, это непросто объяснить, — ухмыляюсь, — особенно такой белокожей обезьяне из Кисуму, как ты.

— Всё же попробуй, милый, — верещит Джей после упоминания обезьяны.

Я успеваю лишь сказать, что вирусные векторы используются для доставки генетического материала в клетки. Но Джей уже не слушает, хватает меня через брюки за balls, потом остервенело стаскивает с меня одежду и принимается шлёпать, как ребёнка…

Идиотка! Обезьяна! Вырываюсь из объятий Джей, привожу в порядок одежду и иду в свой кабинет на втором этаже нашего коттеджа. Коттедж – это условно, на самом деле у нас обычный сельский дом. В кабинете пытаюсь сочинить очередную главу романа «Однажды в Малинди», однако сегодня мои эпистолярные попытки тщетны, текст плохо идёт. Когда через час возвращаюсь в гостиную, то застаю следующую картину. Джей спит, сидя в кресле; пустой стакан она успела поставить на подлокотник. Рядом на полу начатая бутылка тростникового рома “Kenya Cane”, а на коленях у спящей Джей лежит увесистая книга. Беру книжку в руки, читаю на обложке: Рой Медведев «Владимир Путин – действующий президент». Ух ты!

«Когда она только поймёт, что нельзя смешивать кенийский ром и русского царя», — приходит мне в голову…

2.  ДИАЛОГИ  С  ДЖЕЙ

Намедни в нашем любимом ресторане морской кухни “The Old Man & The Sea”, что в Малинди на Silversand road, появилось объявление:

With the ever growing Threat of the Corona Virus, we have taken steps to deeply clean The Old Man & The Sea Restaurant, monitoring the Health and Safety of our Team since mid March, but as this virus is proving to be so elusive, we have as of 1st April 2020 Suspended all activity in the Restaurant. Our People are all at home, keeping themselves & their Families as Safe as any of us can, under the Directive & Guidance of our Government.

In God We Trust! Our Country will get through This, as we personally Respect & Care for each other. Be Safe!

Ничего не поделаешь: жизнь такова, какова она есть; и больше никакова. Теперь ужинать приходится исключительно дома. Хорошо, что хоть наша экономка миссис Мона балует нас блюдами национальной кухни. У Моны сомалийские корни, нередко она стряпает для нас что-нибудь сомалийское, чаще всего muqmad – блюдо из небольших высушенных кусочков козлятины, приготовленных в топлёном масле. Вот и сегодня Мона сготовила на ужин muqmad и ушла домой: ей надо уложить спать своего младшего сына.

За ужином достаю из холодильника кувшин с водой, а из бара бутылку рома “Kenya Cane”; наливаю себе и Джей по полстакана рома, разбавляю водой. Молча, мы чокаемся, пьём и поглощаем козлятину.

Потом я спрашиваю:

— Джей, ты по-прежнему веруешь во всемогущего Bondye, божественных духов Loa и ритуалы вуду?

— Ну… — мычит она в ответ, пережёвывая muqmad.

— Дорогая, в России в связи с COVID-19 религиозные организации освободили от налогов. Это я к чему: ты вместе со своей  подружкой, которая мамбо, могла бы создать в Москве секту вуду, и не придётся платить налоги. Попробуй сделать секту в режиме on line. Ты ж пыталась ебаться on line на сайте знакомств в Найроби.

Тут Джей мрачнеет. Видать вспомнила, как я драл её плетью за визиты на сайты знакомств.

— Кстати, дорогая, почему бы тебе не изготовить вольт коронавируса? Будешь протыкать его раскалёнными иглами, и мы сможем избежать бесовской напасти… этой инфекции, — усмехаюсь я.

Джей морщится и с серьёзным видом объясняет:

— Милый, да будет тебе известно, что если всё делать аутентично, то куклу вуду следует протыкать щетиной борова. Где нынче найдёшь в Малинди холощёного хряка?..

— Только это тебя и останавливает? — восхищаюсь я, прожевав очередной кусок козлятины. Нынче muqmad у миссис Моны получился слишком жёстким.

— Энди, ты боишься коронавируса?! — изумляется Джей, — ты же москвич, хоть и бывший, а я читала в русском инете, что москвичи и половцев пережили, и печенегов; значит, и коронавирус, и Собянина с Путиным переживут.

— Это да…  будет славно, когда удастся пережить двух старых олухов, — соглашаюсь я.

— Ещё в домене ru мне встретилась поговорка: Бойтесь быка спереди, лошадь – сзади, а Путина и Собянина со всех сторон. Kak tebe takoe? — хихикает Джей.

Хорошо, что во рту у меня нет куска козлятины, а то и подавиться недолго от неожиданности. С другой стороны, всё-таки чертовски приятно иметь в качестве жены такую смешливую обезьяну, как Джей.

— Там ещё была картинка, где Ленин с двумя чемоданами вышел из мавзолея и говорит, что решил свалить из Москвы, — продолжает Джей.

— Дорогая, твой Ленин отстал от жизни. Жандармы его задержат, — объясняю я, — без цифрового пропуска передвигаться по собянинской Москве нельзя, а кто старше шестидесяти пяти и вовсе обязан сидеть в мавзолее, тьфу! дома сидеть.

Беру бутылку “Kenya Cane”, снова наливаю в стаканы себе и Джей, добавляю холодную воду из кувшина.

— Ты, Джей, не любишь дедушку Ленина. Ты говорила, что его мозг в три раза меньше, чем у слона. Не так ли?

— Ну, говорила… А ты не любишь дедушку Путина! — огрызается Джей.

— По-твоему, что такое путинизм, который в Москве вершится Собяниным?! — восклицаю я. — Это бессовестное устройство жизни, когда зло называют добром. Putin’s land уж двадцать лет как встаёт с колен, и всё никак… Ладно, давай лучше выпьем за твоих любимых ипопо, хотя у них мозг в шесть раз меньше, чем у слонов.

Джей молчит, однако ром пьёт. Потом она пытается выведать у меня, что станется с Москвой после коронавируса. «Ты ведь ездил туда совсем недавно», — говорит она. Однако, провидец я никудышный; как могу, пытаюсь её успокоить: «Всё будет как прежде, только хуже».

После ужина супруга идёт в детскую комнату, чтобы уложить спать Лину и Натали. Вернувшись в гостиную через полчаса, она говорит, что девочки уснули. Мы снова пьём ром.

— Энди! объясни… я не всё понимаю в русском инете. Там я вычитала, что сто лет назад в России славили трёх мудаков – Маркса, Энгельса и Ленина. Мудаки, это понятно… крошечный мозг и всё такое, — хихикает Джей. — Теперь наступил прогресс, осталось лишь двое: один сидит на Тверской, а другой – в своём бункере. Про мэрию на Тверской ясно; а вот бункер… это где?

— Понимаешь, Джей, при русском нео-царизме элитам надоело воровать. Теперь они просто грабят, делают это с помощью государства. Но боятся расплаты, потому и счета в офшорах, и личные крепости с охранниками в Ново-Огарёво, на Рублёвке…  А где находится бункер, знает только сам кремлёвский дедушка, да плюс его ближний круг. Это тебе не дача Сталина.

— Энди, при Ельцине был прогноз астрологов: Путин может стать диктатором и радикально изменит жизнь в России. Как видишь, астрологи оказались правы.

— Дорогая, астрологи, может быть, и на самом деле провидцы. Но сознайся, ты всё это вычитала у Роя Медведева?  В той книге, что подарил полковник Гаген из KGB, когда мы отмечали мой день рождения в ресторане “The Old Man & The Sea”? Я угадал?

— Даже если так, что с того? Я думаю, что астрологи общаются с божественными духами Loa. Если хочешь что-то выяснить, то Loa дадут знать.

Я выливаю остатки рома из бутылки в свой стакан. Вижу, что Джей возмущена моим поступком, но не подаю вида.

— Ты жадный… москаль! —  заявляет она.

Допиваю ром, потом говорю:

— Какой же я москаль?! Моя бабушка Елена Владиславовна с Украины; мой отец родился на Черниговщине – ты, небось, и не знаешь, где это. Я, скорее, хохол. А обезьянам из Кисуму избыток рома вреден. Понятно?

На «обезьяну» Джей, как обычно, шипит. Тогда я примирительно говорю:

— Если тебе не нравится «обезьяна из Кисуму», то… хочешь, я буду называть тебя экваториальной мартышкой. Венчанный брак с экваториальной мартышкой… это звучит так романтично.

 Джей долго пристально смотрит на меня и выдаёт, слегка заплетающимся языком, целую тираду:

— Большинство мужчин по своей натуре являются извращёнными существами… если предоставить им хоть малейшую возможность, они используют её для самых разных отвратительнейших способов совокупления. В число этих способов входят такие… когда акт совершается в ненормальных позах… когда мужчина лижет женское тело и даёт даме лизать своё мерзкое тело. Так писала… — Джей запинается, вспоминая, — Рут Смитерс, любимая супруга преподобного пастора Смитерса из Методистской церкви. Кажется… это было в девятнадцатом веке.

Я начинаю дико ржать, потом сквозь смех говорю:

— Дорогая, этот текст давно известен в интернете, а написан в 1960-х или 1970-х годах как пародия на викторианское ханжество. Там ещё было написано, дай припомнить… а вот: половой акт, если он непредотвратим, должен совершаться в полной темноте.

 Тут Джей хихикает и заявляет, что хочет ебаться – именно так и выражается, используя не женскую лексику.

— Что может быть проще?! это дело не хитрое, — отвечаю ей.

Джей злится и  верещит, что хочет пеггинга.

— Дорогая, una matako mzuri, — говорю ей на суахили, — но для пеггинга ты слишком пьяна, у тебя вряд ли получится, — усмехаюсь я. — И вообще, пеггинг с собственным мужем надо заслужить.

Она орёт, что я осёл.

— Джей, зато ослы живут долго. Сознайся, ты ведь никогда не видела мёртвого осла. И я не видел. Может статься, что они бессмертны.

Впрочем, я чувствую, что моя мартышка на взводе.

— Ладно, — говорю примирительно, — сегодня ты можешь исполнить под музыку стриптиз в спальне. Если представление мне понравится, то возможно я и соглашусь на пеггинг. Со временем, — уточняю.

Джей в бешенстве. Ничего пусть привыкает к супружеской жизни после рождения второго ребёнка.

Конец эпизода.

3. ВСЁ  В  РУКАХ  LOA

Утром в спальне Джей пристально смотрит на меня; я уже привык, что после такого взгляда она придумывает что-то особенное.

— Энди, леди Твига сказала, что если человек миновал магическую возрастную черту – 66 лет и 6 месяцев – и прожил год после числа зверя, то потом… небо примет его душу, и появится новый Loa. Твига, как ты знаешь, мамбо, ей можно верить. Я это к тому, что скоро год, как мы отмечали число зверя твоего друга Аманыча. Значит, потом он станет Loa Amanich, — хихикает Джей.

 — Ты идиотка, — говорю ей, — никаких Loa не существует. Если б они были, то прогнали бы коронавирусную напасть. Что же Твига не вызвала Loa Kanga, который якобы заботится о здоровье людей?

— Твига считает, что Loa попустили коронавирус для испытания всех живущих. Всемогущий Бог Bondye должен знать, способны  ли его чада противостоять Диаволу.

— Ну и как, узнал? сколько тысяч его любимых детей не смогли противостоять дьяволу и сдохли? — злюсь я.

— Не юродствуй! — орёт Джей, — про вуду-подробности можешь спросить у Твиги, когда она придёт к нам в субботу. Миссис Мона даже собирается состряпать праздничный обед.

— И в чём праздник?

— Милый, ты недогадлив, я же объяснила: прошёл год после магической даты у Аманыча. Вместе с Твигой будем чествовать нового будущего Loa.

— Твига всё ещё надеется вернуть Аманыча в Малинди?!  Или она ждёт, когда он заявится тут в образе Loa?

— Не богохульствуй! — визжит Джей. — И не вздумай злить Твигу, иначе выпорем тебя кнутом, привязав во дворе к erotic Andrew's Cross. Если что, я помогу Твиге, а миссис Мона с удовольствием поглазеет на порку, — шипит Джей.

— Идиотка! А наши дочери, ты о них подумала?

— Во-первых, пора бы тебе запомнить, что по субботам Лину и Натали забирает с собой принцесса Амира. Во-вторых, за «идиотку» ты поплатишься. Сейчас же bend over for pegging! And I’ll be brutal in reminding you of your place, — заявляет Джей.

— Вот ещё…  может быть, я не хочу.

— Милый, пеггинг существует для послушания и для удовольствия. Моего удовольствия и твоего послушания. И не вздумай отказываться, иначе порки в субботу тебе не избежать. Ты меня хорошо понял? — верещит эта экваториальная мартышка.

Точно, после рождения Лины она превратилась в ненасытного зверя.

Чтобы Джей лучше поняла, говорю ей in English: “Look at me! Did you really dare to shout at me?” Потом перехожу на русский:

— Обезьяна, ты совсем отбилась от рук. Быстро, раздвигаешь ноги, — рычу я, — если мне не понравится, как ты ублажаешь своего повелителя, то выебу в рот.

Джей, на удивление, послушно выполняет мою команду…

Потом мы лежим обессиленные после занятий любовью. Впрочем, Джей довольно быстро приходит в себя.

“Wipe such smug look off your face!” she tells me. “You will clearly suffering and I’ll love to know that.”

Я молчу, а Джей продолжает уже по-русски:

— Я тут вычитала в руководстве для mistress, что если смазать ягодицы мужа вазелином, то плеть после такой смазки плотнее прилегает к попе, причиняя большие страдания. Хочешь попробовать?

— Джей, ты идиотка! — кричу ей.

— То есть не хочешь. Ладно, выпорю тебя по-старинке. Быстро! ложишься на живот попой вверх, а за идиотку получишь дополнительно.

Она связывает мне руки, привязывает к спинке кровати, после чего достаёт из тумбочки плеть. Then… then she examines my ass and the every single whip stroke from Jennifer is brutal. She says that she beats the living hell out of me with her whip. I'm crying a little bit.

“No more whining!” she adds strongly…

***

Вечером Джей опять выспрашивает у меня про Москву:

— Энди, что ты думаешь по поводу нового московского порядка?

— Антивирусного что ли? Есть забавный диалог  в виде четверостишья:

«Ты куда идёшь, страна?»

“Я иду  тихонько на…”

«На работу? на ученье?»

“Просто на… – без уточненья“.

Надеюсь, смысл трёх точек после предлога “на” ты уловила, и объяснять не нужно.

— Мы в Москву никогда не вернёмся? — с грустью вопрошает Джей.

— Никогда не говори никогда. Всё течёт, всё изменяется. Режим не вечен… Да и кто такой Собянин? Косноязычный парень Серёга из ханты-мансийского села Няксимволь… окончил провинциальный институт – в Костроме, явился в Москву, сделался наместником и воплотил в жизнь роман Джорджа Оруэлла. Я имею в виду «Скотское хозяйство». Разумеется, сейчас этот няксимволец никакой не парень, а седой старик с кучей фобий и маний. Во время эпидемии он играет на витальном страхе у москвичей. Скажи: его тоже попустил всемогущий Bondye с помощью духов Loa для того, чтобы испытать своих любимых чад? Или же сей няксимволец обыкновенный peace duke?

Услышав последнюю идиому, Джей хихикает.

— Милый, ты делаешь успехи, I mean dirty words.

— Дорогая, это не я придумал. Мирный герцог – русско-английская шутка: такой была зарубежная кличка Горбачёва. Что же касается няксимвольца, то в Москве над ним смеются и называют оленеводом.

— Собянин – это зло? — допытывается Джей.

— Вопрос твой риторический. Ты б ещё спросила: кто создаёт зло? существует ли небытие? Может быть, зло – это просто несостоявшееся добро; кто знает…

— И всё же? — не унимается Джей.

— Putin’s land – несчастная пропащая земля с множеством мелких диктаторов и одним большим. Для них власть above all, они все олицетворяет деградацию.

“Don’t you think that many Russians will choose to live as exiles rather than face persecution?” Jennifer asks.

“Maybe yes or maybe no. Who knows exactly? But no justice, no peace,” I say.

— Хорошо, что ты, милый, успел вернуться из Москвы до начала эпидемии, — переходит Джей на русский язык. Потом патетически добавляет: — Хвала Loa!

— Думаешь, что это Loa уберегли меня от собянинских цифровых пропусков и хождения по Москве в наморднике и перчатках? Маска на лице – это всё равно, что дачный забор от комаров; он помогает?  Почему же Loa не уберегли мой родной город от неучей?

— Энди, Loa обладают неизъяснимой мудростью, и они неисчислимы: присутствуют везде, даже в русской столице. Всё в руках Loa. And Loa hate all Satan’s affairs!

— Ага… кстати, намедни я пытался записаться на голосование по новой путинской конституции. Чтобы против проголосовать. Зашёл на Госуслуги, но там ответили, что не могу голосовать в электронном виде. Только на избирательном участке.

— Почему? Ты же в Москве прописан; я читала в интернете, что в Москве есть электронное голосование, — удивляется Джей.

— Когда Госуслуги отказали, я пошёл на собянинский портал мосру.

— Так дедушка Собянин разрешил тебе голосовать?

— Сначала дедушка потребовал, чтоб я сменил браузер. Чем его порталу не понравился мой Internet Explorer?!  Ладно, не проблема, поменял на Chrome; ты же знаешь, у меня в компьютере штук семь разных браузеров. Через Chrome мою заявку приняли, присвоили ей какой-то длиннющий номер. А пару дней спустя прислали ответ, что услуга выполнена, мне отказано.

— Чего выполнено? — хихикает Джей.

— Услуга отказать выполнена, — говорю, — …ну, в ответе добавлена ещё фраза о том, что сведения в моём заявлении некорректны или не соответствуют условиям включения в какой-то там Реестр, который пишется с большой буквы.

— Ха! — глубокомысленно хрюкает Джей, — видать духи Loa не захотели, чтоб ты участвовал в фейковом голосовании. Всё происходит по воле Loa!

— Джей, твои Loa (если они существуют) просто-напросто профнепригодны. Вместо того, чтобы вызвать психиатров для кремлёвского сидельца и на Тверскую для наместника, они попускают общероссийское голосование во время эпидемии. Kak tebe takoe?

4.  МАГИЧЕСКОЕ  ДЕРЕВО  ЖРИЦЫ  ВУДУ

— Джей, для веры нет ничего невозможного, с верой во Христа можно спастись. Полнота веры состоит в обитании духа божьего в человеке. Вера изгоняет бесов и всё невозможное делает возможным. Тебе, Джей, следует с кротостью воспринимать всё, посылаемое отцом нашим Небесным. And repentance is the first step on the path of redemption, — говорю я своей супруге в пятницу вечером.

— Ты это о чём, милый?

— О том, что перед субботним праздничным обедом с мамбо – леди Твигой – тебе следует каяться за неподобающее поведение по отношению к собственному мужу.

— Окстись, милый. Ты же сам говорил, что я лучшая жена на свете when I put you in your place. Ну, когда последний раз я драла тебя with my bamboo cane. Забыл что ли?

— Вот за порку мужа тебе и следует покаяться. После рождения двух наших дочерей тебе, дорогая, пора стать моей рабыней.

— Милый, я уже была твоей рабыней много лет назад, в Москве.

— Разумеется, я помню. Теперь же ты будешь моей африканской рабыней.

— Милый, у тебя периодически возникают дурацкие идеи. Думаю, что это козни Диавола. Исправить тебя можно лишь с помощью bamboo canes. You know that I prefer punishment, when it comes to teaching and learning. Сегодня это будет очень болезненная процедура. Я буду пороть тебя от имени Loa, и я бы хотела, чтоб ты думал о Loa во время порки.

— Ты идиотка! Как можно думать о том, что не существует?!

— Ты не признаёшь существования божественных Loa, вот за это я и буду тебя драть в первую очередь. А потом получишь за «идиотку»! — верещит Джей.

— Джей, апостол Павел в Первом послании коринфянам писал, что неверующий муж освящается женою верующею… Так что вполне достаточно твоей веры в Loa. Согласна?

— Ладно, пусть будет по-твоему. А как насчёт «идиотки»?

— Тут уж ничего не поделаешь, — говорю, — по сравнению с человеком обезьяна из Кисуму…

Джей не даёт договорить фразу, обрывает меня, хватая my balls.

— Быстро! пошёл в спальню, если хочешь сохранить balls, и чтоб к моему приходу лежал с голой  попкой! — орёт она.

— Джей, я люблю тебя!.. может быть, ты успокоишься?

— Мой тембо должен знать своё место. Go to the bedroom! — снова командует она.

…В спальне супруга появляется в чёрном вечернем платье с вырезом на спине чуть ли не до попы. На ногах у неё туфли на какой-то гигантской невообразимой платформе. В руках Джей держит длинные bamboo canes. Три штуки. She looks furious from the beginning.

“You need to show me the proper respect!” she says. Then she starts to decorate my naked ass with painful red lines.

***

В субботу, приехав к нам на праздничный обед, Твига выволакивает из багажника своей южнокорейской легковушки странное сооружение; говорит, что хочет установить в нашем дворе магическое дерево – the bottle tree. Твига объясняет, что ночью, когда властвуют силы зла, бутылки магического дерева поймают вредных духов, обитающих поблизости от нашего дома, а утром восходящее солнце их уничтожит. Она говорит, что как только злой дух всасывается внутрь бутылки, то уже не может убежать. Ещё Твига уверяет, что для этого годятся лишь бутылки из синего стекла, в крайнем случае – из зелёного.

“Are you sure that the empty bottles will catch evil spirits in nightfall’s darkness and then they will be destroyed by the morning light?” I ask her.

“Yes, certainly!” Twiga answers.

Я восхищён непоколебимой уверенностью жрицы вуду. Вот, что значит быть мамбо.

Джей помогает Твиге установить магическое дерево на лужайке рядом с крыльцом нашего дома. Потом Твига совершает таинство компоновки бутылок, все бутылки она располагает вверх дном. Когда всё готово, моя супруга запечатлевает для истории это замечательное сооружение фотокамерой своего смартфона. Вообще-то, получилось красиво. Loa, если б они существовали, остались бы довольны.

— Джей, а от комаров магическое дерево помогает? — спрашиваю я у супруги. — Каждый год малярией заболевают триста миллионов человек и чуть ли не семьсот тысяч умирают. В основном дети в странах южнее Сахары.

Джей повторяет мой вопрос на суахили, для Твиги. Та долго молчит, потом говорит, что всё в руках Loa.

Shit!  Порой эта чернокожая обезьянка – мамбо – меня ужасно бесит: талдычит одно и то же про своих Loa.  И Джей у неё этому научилась.

— Джей, а против KGB магическое дерево сработает? Хотя как ты объяснишь Твиге, что такое «контора»? Впрочем, спроси у неё: защитит ли магическое дерево от преступников, овладевших целым государством?

Когда Джей задаёт мой вопрос на птичьем языке народов банту, то Твига заученно отвечает in English (чтобы я понял), что белые люди по натуре рождаются дьяволами и угнетателями женщин. Джей выразительно смотрит на меня, а Твига продолжает распространяться об отвратительных белых мужчинах, обитающих в северных снегах и которые захватили полмира.

Я ухмыляюсь и говорю супруге:

— Джей, вера держится благодатью божьей и поклонением мужу своему. А также уважением к белому человеку, — добавляю я. — Твига, хоть она и мамбо, не понимает этого. Да и что можно сказать о женщине, которая никогда не читала романы Андрея Гусева и Сергея Мёдова?!

Для праздничного обеда миссис Мона, разумеется, не ограничилась козлятиной в топлёном масле. Она испекла лепёшки canjeero с мясной начинкой и с овощной, а также приготовила сомалийскую пасту и xalwo. Главным же блюдом в честь будущего Loa Amanich становится знаменитая «Федерация»: равные порции варёного риса и спагетти вкупе с мясом и тушёными овощами, которые выложены в форме флага в большой овальной тарелке. Мона подаёт «Федерацию» каждому из нас, последнюю берёт себе; однако съесть такую огромную порцию целиком способен лишь я.

За обедом миссис Мона говорит, что не знает, зачем приходит смерть, но если после смерти душа доброго человека превращается в Loa, то значит, будет Loa Amanich. Твига как мамбо соглашается с ней.

 Потом Твига толкует о магическом дереве, рассказывает, что оно не только ловит злых духов, но и приносит удачу, а также помогает обычным деревьям расти. Ещё она советует горлышки бутылок смазать  жиром, чтобы облегчить поимку  злых духов. Я надеюсь, что Джей и миссис Мона непременно это сделают. О чём и говорю Твиге in English. Джей подозрительно смотрит на меня. Однако я сижу за столом с серьёзным видом и выказываю жрице вуду своё полное почтение.

“The bottle tree is on the road between heaven and earth, and therefore between the living and the dead,” Twiga says. От кого-то я уже слышал подобное; наверняка это Джей, как попугай, повторяла слова своей подружки. Далее Твига пространно объясняет, что когда при сильном ветре бутылки на магическом дереве будут издавать звуки, то это не что иное, как предсмертные стоны злых духов.

Я окидываю взглядом застолье. Мне кажется, что наш праздничный обед – не более чем монтаж, трюк режиссёра, который снимает фантастический фильм об Африке и религии вуду. Впрочем, кино – это зеркало, чтобы взглянуть на себя и навести порядок.

Поднимаю стакан с пальмовым вином, предлагаю всем выпить. Поскольку по-русски понимает только Джей, то я, не стесняясь леди Твиги и миссис Моны, изрекаю:

— А не лучше ли будет оставить в покое будущего Loa Amanich вместе с магическим деревом и перейти к обсуждению чего-либо насущного… например, обсудить проблему синхронного оргазма, — ухмыляюсь я.

— Милый, похоже, что я тебя мало порола. Ты, видать, соскучился по экзекуции и хочешь отведать кнута Твиги? Правильно?

— Вовсе нет, — отвечаю, — просто наш дом начинает превращаться в форменный зоопарк. А как ещё обозначить твоё капище для мзунгу – I mean the erotic Andrew’s Cross, станок для воспитания, что во дворе, теперь вот дерево из пустых бутылок? Baby, the thing is to have a life but not Zoo before we die! Или в качестве насущного ты хочешь бесконечно обсуждать коронавирусную напасть и участь народов банту?

По окончании обеда, перед прощанием моя супруга показывает Твиге новую книгу Аманыча, которую он подарил, когда я ездил в Москву. Название книги Джей благоразумно не переводит, потому что по-английски это будет “Fear of Loving”, и тогда Твига обо всём догадается.  Well, agreed, but this is a huge mistake, I think. Twiga can remember the Russian title of Amanich’s book and then translate it using Google.

Когда Твига уехала от нас на своей легковушке, взявшись подвезти до дома и миссис Мону, Джей спрашивает меня, что сообщает Аманыч про обстановку в Москве.

— Что нового может рассказать Серг? — отвечаю, — всё есть в рунете. Ты же читаешь. — Через паузу добавляю: — Ну, на минуту представь cебе, что через месяц в России выборы президента; кандидатов четверо – Путин, Собянин, Навальный и якутский шаман Габышев, который шёл в Москву, чтобы изгнать из Кремля Путина. Ещё вообрази, что голоса не нарисуют, а будут честно считать. Кто, по-твоему, выйдет во второй тур?

Джей смешно морщит лоб, потом говорит:

— Наверно… Навальный и этот шаман.

— Да уж, тут и к гадалке ходить не надо. Верно понимаешь московскую обстановку. Сознайся, тебя Джей, небось, свежеустановленное магическое дерево сподобило поумнеть? — усмехаюсь я.

5.  ВСЁ  БУДЕТ  ХОРОШО

— Милый, ты по-прежнему не веришь в божественных духов Loa? — пробудившись поутру, спрашивает меня Джей.

— Дорогая, — сквозь сон бормочу я, — твоя подружка Твига, мамбо… посредством Loa она не в силах прогнать из Малинди коварную ковиду. Какая может быть вера в Loa, если они бессильны?!

Джей неподдельно возмущена и что-то толкует об испытании коронавирусом всего рода человеческого. Я же, окончательно проснувшись, твёрдо заявляю супруге:

— Дорогая, я гражданин России. В новой российской конституции упоминается Бог, но ничего не сказано про божественных Loa. Значит, они не существуют.

— Про магическое дерево в твоей конституции тоже ничего не сказано, а оно стоит у нас во дворе, — не сдаётся Джей.

— Конституция не моя, а путинская. Я за неё не голосовал, меня и старая конституция девяносто третьего года устраивала. А во-вторых, магическое дерево во дворе ничего магического до сих пор не совершило.

— Может быть, магическое дерево даст добро на возвращение в Москву. Ну, если Loa позволят.

— Джей, отпущенные на жизнь годы – это всего лишь миг на шкале времени. А ты толкуешь о духах Loa, обижаешься из-за того, что я в них не верю. Лучше подумай о своей жизни, о наших девочках… на самом деле, смерть не так уж и далека. И давай не  будем обманываться: в Москву мы уже не вернёмся. Потому что договориться с оккупантами невозможно, а нынешняя кремлёвская власть – форменные оккупанты. Они перешли к репрессиям. Пока это точечные репрессии, но рано или поздно станут массовыми. Этап Веймарской республики путинская власть давно миновала.

— Энди, тогда тебе надо получить кенийское гражданство.

— Я бы хотел… но ты же знаешь: двойное гражданство в Кении невозможно, а от российского я не буду отказываться. Я русский писатель.

Почему-то тут мне приходит в голову, что в ходе времени должен быть некий потаённый смысл. Можно ли его уловить? уловит ли его Россия, русский мир в целом? Остаётся лишь наблюдать и задуматься об эпилоге, в котором суммируется прошлое, подводятся итоги, намечается будущее. Одно очевидно: диктаторов на выборах победить невозможно, они же просто рисуют результаты выборов. Для Путина быть президентом – это образ жизни, по-другому он уже не может. Для него отдать власть – всё равно, что умереть.

— Энди, что ты думаешь про Беларусь? — не унимается Джей.

— Про Лукашенко что ли? Что можно сказать про человека, который проиграл выборы домохозяйке, а потом выгнал её из страны? Что можно сказать о человеке, у которого ещё в советское время диагностировали мозаичную психопатию?!

— Как это?

— Дорогая, по международной классификации болезней, например МКБ-9, такая нозологическая форма является аналогом смешанных расстройств личности, — с умным видом объясняю супруге, — симптомы: патологическая ложь, подозрительность, мстительность, агрессивное поведение, сверхценная идея собственной значимости… Считается, что мозаичной психопатией страдал Адольф Гитлер.

— Они даже внешне чем-то похожи: Лукашенко и Адольф… — задумчиво произносит Джей.

— У Лукашенки налицо и признаки параноидного расстройства личности. Особенно забавно смотреть свежие видео, где он бегает по Минску с автоматом Калашникова без магазина. Бегает по городу, в котором проходят абсолютно мирные демонстрации. Короче, параноик он и полный идиот, почти как ты, — ухмыляюсь я. — Правда, в отличие от тебя батька Лукашенко мутировал в карателя. Значит, появятся новые белорусские партизаны.

— А кто первый назвал его тараканом? — she has a slight smirk on her face.

— В народном творчестве первых не бывает. Фигово то, что таракану подыгрывает узкоглазый ублюдок Си Цзиньпин: поставил оборудование для фильтрации интернета – для шейпинга, как это называют программисты.  Диктаторы одинаковы во всём мире… есть лишь три варианта поведения, когда в стране диктатура: молчать; уехать; или взять в руки оружие. Народ имеет право на восстание против диктатуры.

А вообще, политика, экономика и даже волонтёрство – это занятие для тех, кто не умеет писать книги, — подумалось мне тогда.

— Энди, как ты думаешь, Навального в Сибири отравили люди из KGB? ядом «Новичок»?

Пристально смотрю на Джей, потом говорю:

— Дорогая, ты задаёшь слишком много вопросов. Лучше радуйся, что тебя ещё не отравили. Ты ж хотела сделать магическую куклу русского царя… как ты выражаешься, и помышляла протыкать её щетиной борова, — смеюсь я. — Пока не поздно, проси своих любимых Loa, чтоб защитили от Путина.

***

Во время эпидемии в конце июля в Facebook на странице нашего с Джей любимого ресторана “Old Man & The Sea Malindi” появилось объявление:

All very strange after 26 years here, but exciting as we adjust, re-Create & Innovate our way forward safely, through these strange times!

So we are on the move "leaving the Old” venturing onto "the New" Old Man & The Sea.

Однако ресторан всё ещё закрыт из-за треклятой ковидлы. С другой стороны, пить лучше дома. Дешевле. А изысканные блюда удаются и на нашей домашней кухне, когда миссис Мона в хорошем настроении. А вот когда она не в духе, то даже muqmad, козлятина, получается у неё слишком жёсткой.

Есть и хорошая новость: мой знакомый рыбак Сэм съездил в Ламу, купил там большую деревянную лодку, приплыл на ней в Малинди. Практически это лимузин для прибрежных океанских прогулок, но и ловить рыбу с этой лодки можно. Больше всего Сэм любит ночную рыбалку, когда можно поймать меч-рыбу broadbill. Он считает, что лучшее время для ночной рыбалки – это новая Луна, тогда ночи самые тёмные. По ночам близко к берегу подплывают большие акулы, но Сэм уверен, что на новой лодке из Ламу их нечего бояться.

Я иногда вспоминаю, как мы с Джей ездили в Ламу и на остров Манда. Порой я тоскую по этим местам, хотя поехать туда можно в любой день – Ламу близко от Малинди. Но если отправиться прямо сейчас, то что там делать?! Наверняка большинство заведений в Ламу закрыты из-за ковида. Останется лишь наблюдать за бесчисленными кошками в порту и ослами на узких средневековых улочках. Нет, лучше уж рыбалка с Сэмом.

Sam is thickness and sturdiness. Сэм зовёт меня на ночную рыбалку на своей новой лодке. Он говорит, что всё будет хорошо, коронавирус уйдёт, а в океане его и вовсе нет. Ещё Сэм сбросил мне на e-mail свою фотографию с бывшим хозяином лодки; на фото видно, какую рыбину они поймали вблизи Ламу.

6.  НОЧНАЯ  РЫБАЛКА

— Энди! зачем ты идёшь на ночную рыбалку? Это небезопасно. Разве нам нечего есть?! помоги нам Loa, — изрекает моя супруга.

— Джей, у тебя слово “Loa” превращается в междометие. Darling, you know that all Loa transcend my capacity of apprehension.

— И всё же… зачем тебе приключения?

— Подумай сама. Зачем мы поднимались на гору Кения? Зачем покоряют полюса Земли, идут в кругосветные путешествия, совершают подвиги? — усмехаюсь я.

— Есть Loa Agwe… He is invoked to avoid bad luck at sea or stop bad storms. He is the patron of sailors…

— Никаких Loa нет, — обрываю я Джей.

— Энди, ну может быть, ты всё-таки откажешься от ночной рыбалки. Пусть Сэм ловит свою broadbill-рыбу сам или с кем-нибудь ещё.

— Darling! тревоги возникают от ангелов, от бесов и от тела своего. Твои тревоги какие?

Однако Джей не отвечает; смешно насупившись, она молчит.

…Ночь. Песок на берегу выглядит белым, как кость. Вдали надрывается какая-то птица, её крики наводят тоску. С океана дует ветер, после дневной жары ощущается прохлада. Здесь недалеко от берега начинаются коралловые рифы. Когда отлив, крупная рыба сюда не проходит. А вот на большой воде здесь может появиться кто угодно, а не только мурены. Особенно ночью.

Джей считает, что следовало бы обратиться к лоа Agwe прежде, чем идти в океан. Several times she said that Agwe is a Loa who rules over the sea, fish and aquatic plants, as well as the patron Loa of fishermen and sailors. Сэм говорит, что всё это муть, всё это придумала Твига,  лишь бы морочить людей. Я давно заметил, что Сэм  недолюбливает Твигу, хотя непонятно из-за чего. Сэм протестант, он полагает, что уповать надо на милосердие отца нашего Небесного.

Мы отчаливаем сразу после полуночи, когда начинается прилив. Мотор напряжённо рычит, лодка идёт быстро. Ночью в океане мне всегда волнительно, даже не знаю почему. The ocean is a strange place after dark. Сэм говорит, что broadbill  очень вкусная рыба. Но детям блюда из меч-рыбы есть нельзя – в них много ртути. Хотя и неизвестно почему. Сэм считает, что меч-рыба днём уходит на глубину – иногда на много сотен метров, а ночью поднимается ближе к поверхности. Потому ночью её легче поймать. Ещё Сэм верит, что broadbill может нагревать свой мозг и глаза по сравнению с холодной водой вокруг. Из-за чего она видит лучше любой другой рыбы, и даже ночью.

Медленно, не спеша, огни на берегу растворяются в ночи. Вокруг остаётся лишь тёмная синь океана. Сэм включает  мощный прожектор на носу лодки, и становится видно, что к синему  примешивается красное от планктона; вода выглядит почти что лиловой. После часа ночи ветер ослабевает, волнения нет. Сэм надеется, что свет прожектора привлечёт рыбу из глубины. Он говорит, что у меч-рыбы самые сильные самцы. У других пород сильнее самки. Если нам попадётся взрослый самец broadbill, то придётся нелегко. Это одни из самых быстрых рыб.

Из ящика с наживкой, в котором лежит лёд, Сэм достаёт тушки двух летучих рыб, насаживает их на крючки с длинными металлическими поводками. Лески на катушке его спиннинга много десятков метров. Когда всё готово, Сэм забрасывает с кормы лодки две наживки и садится в кресло со спиннингом в руках, потом вставляет комель удилища в специальное гнездо. Я же становлюсь за штурвал лодки, которая резво идёт по спокойному сейчас океану. Всматриваюсь в воду; видно, как в глубине играет бликами свет от прожектора на носу лодки.

Очень скоро клюёт. Яростно забурлила вода, удилище выгибается, его конец  почти касается поверхности океана. Сэм отпускает тормоз на катушке спиннинга, леска рывками уходит под воду, а удилище выпрямляется. Тогда Сэм завинчивает катушечный тормоз и с силой, резко дёргает удилище вверх и в сторону. Потом дёргает ещё раз, чтобы вонзить крючок глубже. Малопонятно, какая рыба клюнула, но судя по натягу лески – крупная. 

Я выключаю зажигание, и лодочный мотор глохнет. Сэм ослабил катушечный тормоз, вставил удилище в гнездо, и леска плавно разматывается. Довольно быстро её остаётся на катушке меньше половины. Видать, рыба решила уйти на глубину. Похоже, что битва будет долгой. Сэм достаёт из куртки плоскую бутылку джина, отвинчивает пробку, делает пару внушительных глотков. Спустя минуту он кричит, чтобы я дал малый вперёд; пусть рыба поработает, если хочет быть на глубине.

«Есть малый вперёд», — мысленно повторяю. Запускаю мотор, на малых оборотах лодка медленно движется  по безмолвному смирному океану. Сэм же пытается подтянуть рыбу поближе к поверхности. Я знаю, что в действиях на рыбалке Сэму нет равных: настолько он хорош и разумен.

Ещё битый час Сэм возился с этой рыбиной. Он говорит, что даже видел её в свете от лодочного прожектора, когда она была близко к поверхности. Вот тогда-то она и сорвалась с крючка. Рыба выглядела длинной-длинной, но Сэм не знает, была ли это меч-рыба или марлин, тунец, или какая ещё…

 «Ладно, Сэм, чёрт с ней, с рыбой! — говорю это на суахили, пытаясь успокоить его, — давай выпьем немного джина за то, чтобы в следующий раз попалась broadbill ещё больше, чем эта».

Then we cruise back home at around 4 am.   

***

“My dear, human beings serve the Loa, whom they love, respect, and fear,” Jennifer says in the morning when I have already told her about the fish. Спустя паузу она добавляет:

— Ты не послушался меня и не обратился к Loa Agwe, прежде чем идти в океан. Потому вы с Сэмом и упустили рыбу. Радуйся, что не случилось ничего худшего. В следующий раз, если захочешь пойти за broadbill, обращайся сначала к Agwe. А потом ко мне, — хихикает Джей, — перед рыбалкой буду пороть тебя with my bamboo canes. This will give you luck. And you will just cry. Music to my ears!

Тут Джей задумывается на минуту-другую. Я молчу.

— А хочешь, милый, я закажу в Момбасе деревянную кобылу из чёрного дерева? Для воспитания в тебе веры в Loa, — улыбается Джей, — на кобыле удобно пороть и можно заниматься пеггингом. Как тебе такое?

— Джей, ты свихнулась! Ты точно обезьяна из Кисуму! — в сердцах восклицаю я.

— А ты помесь человека и писателя! — орёт Джей.

— Ага… ну а ты – ненавистница престарелых альфа-догов, — подзуживаю я супругу.

— Да, я не люблю всяких bastards!  Трампа, Эрдогана, белорусского Таракана… и ещё того, который здесь в Найроби сидит.  И Путина. Твой царь – вор! — визжит Джей.

— И что же он украл? — чисто познавательно интересуюсь я.

— Целый полуостров, Крым! А ещё одежду Навального, в которой тот был, когда траванули «Новичком», — заявляет Джей.

Я начинаю дико ржать.

Конец эпизода.

7.  ВТОРАЯ  ПОПЫТКА  ДОБЫТЬ  МЕЧ-РЫБУ

— Джей, веровать в Бога хорошо, но знать Бога блаженнее. Сладко душе с Господом. А ты толкуешь о каких-то Loa. Потому тоска, злые мысли и терзают тебя, — говорю я своей супруге. — Вкуси Христова смирения! Покайся и смирись пока не поздно. Имеющий смирение смиряет демонов, а не имеющий – смиряется демонами.

— Энди, — хихикает Джей, — ты ошибся в профессии, тебе надо было стать проповедником, а не писателем.

— Писатель и есть проповедник, только его мысли куда интересней, чем у профессиональных служителей культа. К тому же в отличие от проповедей священников, тексты писателя доступны всегда: и ныне, и присно, и во веки веков… Со временем я, может быть, стану подвижником благочестия, — с серьёзным видом сообщаю жене. —  Бесы отскакивают от подвижников в ужасе и боятся их. Ты, Джей, осеняй себя крестным знаменем. Всякий, кто призвал имя Господа, спасётся.

— Энди, твой царь говорит, что в России сделали вакцину против COVID-19. Ты как гражданин России… мог бы привиться.

— Ага, нам прививки сделаны от слёз и грёз дешёвых, от дурных болезней и от бешеных зверей. Дорогая, вакцину вводят не от болезней, а от вируса SARS-CoV-2. Но русская вакцина – она непроверенная. Значит, по сути это биологическое оружие, довольно опасное. И вообще, Putin’s land – форменная чёрная дыра. Зачем иметь дело с чёрной дырой, ещё затянет. А там жандармы.

— Во всём есть промысел Loa, — произносит Джей.

— Не Loa, а божий промысел. Запомни: где отвержение Христа – там отвержение Христом. Спаси, Господи! Да будет на всё воля твоя. Короче, завтра мы с Сэмом попробуем ещё раз добыть broadbill. Понятно? Только не рассказывай снова про своего лоа Agwe, и что его надо просить о меч-рыбе.

— Эх, Энди! не откладывай на завтра то, что с успехом можно сделать послезавтра. Пора начать тебя воспитывать, пока ты окончательно не свихнулся на этой broadbill. Poor guy! Is your ass ready for…

— Джей, ты сумасшедшая. Обезьяна! — обрываю её.

— Вовсе нет. А за обезьяну… Talk shit – get hit. I’ll beat the shit out of you! — злится она. — It’s going to be a rough night for you. Time to take your punishment! Understood? Are you happy?.. No? Never mind.

— Дорогая, но ты же не будешь против того, чтобы наши дочери увидели настоящую океанскую рыбу, а не то убожество, которое продаётся на местном пляже. Если мы с Сэмом добудем broadbill, то Лина и Натали смогут даже потрогать это чудо; им, наверняка, будет интересно.

— Ладно, уговорил, — соглашается Джей, — я сама попрошу Loa Agwe, чтобы он помог поймать рыбу. А к Loa Asaka – богине земли – обращусь, чтоб приняла тебя и Сэма из океана обратно на берег…  Bamboo canes перед сном всё равно получишь. Нельзя забывать нашу давнюю романтическую традицию, — ухмыляется супруга. — Драть буду не по-детски, а крепко. Взрослые игры – взрослая порка!..

***

В этот раз мы с Сэмом выходим в океан в десять вечера. Залив здесь не ахти какой красоты. В отлив видны космы водорослей, да и сам пляж с белоснежным песком тут не спешат чистить. Но темнота смазывает погрешности пейзажа; запоминаются лишь полная Луна, россыпь звёзд на небе… и ещё океан, ласковый бриз, далёкие огни города. Этого довольно, чтобы влюбиться в ночную рыбалку в Малинди. Для Сэма она давно стала как сладкая отрава, наркотик;  а теперь и для меня.

Через полчаса резвого хода мы приходим в ту точку, где не видно огней на берегу; не видно ничего, кроме звёзд и лунного мерцания в воде. Я стою за штурвалом лодки. Сэм готовит два спиннинга, потом забрасывает наживку. В качестве наживки он использует макрелевых тунцов, примерно в полметра длиной: одного – на поверхности в тридцати  метрах за лодкой, а другого на глубине двадцать метров. Каждую приманку  Сэм насадил на два крючка, один воткнут в голову, другой – в спину.

Лодка быстро идёт всё дальше в океан. Оглянувшись назад, в свете лодочного прожектора я вижу Сэма, сидящего в рыболовном кресле с удилищем в руках. Комель второго спиннинга вставлен в специальное гнездо. За кормой лодки просматривается пенистая дорожка, где-то дальше должна волочиться на поверхности океана верхняя наживка, но мне её не разглядеть.

Ближе к полуночи на второй спиннинг попадается крупная рыба. Я стопорю лодочный мотор. Рыба тянет с такой силой, что Сэм никак не может вытащить удилище из держателя. В конце концов, с огромным напряжением сил ему удаётся это сделать. Я вижу, что конец удилища почти отвесно склонился над водой. Леска очень быстро сходит с катушки и натягивается, как струна. Значит, рыба норовит уйти на глубину, а где тут дно у океана никто не знает.

В следующие полчаса методом выкачивания Сэм мало-помалу подтягивает рыбину на поверхность, к лодке. Постепенно неистовые броски рыбы становятся всё короче. Однако я боюсь, что она опять сорвётся с крючка, как в прошлый раз. Но обошлось, и мы с Сэмом затаскиваем в лодку рыбу с мечом на носу. Это оказывается крупный парусник. У рыбины высокий и длинный спинной плавник, похожий на парус. Он идёт вдоль всей спины.  Сэм говорит, что при быстром плавании рыба складывает парус и убирает его в выемку на спине, а чтобы сделать резкий поворот поднимает плавник. Сэм считает, что эти рыбы самые быстрые водные животные – у них скорость бывает сто километров в час, даже больше. И это под водой. Но живут парусники недолго, не больше пятнадцати лет.

Потом удаётся поймать ещё одного парусника, весом в центнер. Сэм – великий рыболов. Но меч-рыбу мы так и не добыли.

If anything can go wrong, it does. На обратном пути к берегу Сэм отдыхал, я стоял за штурвалом. В темноте при отливе зацепил днищем лодки за коралловый риф. Но мы не утонули, не застряли, кое-как добрались до берега, постоянно откачивая воду. И Сэм меня не ругал – деревянное судно починить легко.

Ну, а два пойманных парусника под сто килограммов каждый – очень даже неплохая добыча. Парусников ловил ещё Эрнест Хемингуэй. Может быть, ловил здесь, на Восточном африканском побережье – он ведь посещал Тангу, Момбасу и впервые в жизни пошёл на морскую рыбалку именно тут.

8.  ДОМАШНИЙ  РЕЖИМ

Путинская Россия с щедростью поставляет материал для подкрепления разных, порой парадоксальных, точек зрения на происходящее. Их диапазон – от идиллии до гротеска. Например, коронавирусная эпидемия развивает эпистолярное творчество в среде российских чиновников. Некоторое время назад мне пришло сообщение даже от русских мытарей:

…нужно оставаться дома – в квартире или на даче.

Не следует приглашать гостей и самим ходить в гости, без крайней нужды посещать магазины. Прогулки также лучше исключить. Если необходимо, то гулять недолго и только с членами семьи, соблюдая безопасное расстояние.

Берегите своих родителей и старших родственников – по возможности контактируйте с ними онлайн или по телефону.

Если вы уже находитесь на домашнем режиме, то соблюдайте его максимально строго…

С уважением, Даниил Егоров,
Руководитель ФНС России.

Потом я получил по электронной почте письмо с сайта мэра Москвы мосру. Написано буквально следующее:

Андрей Евгеньевич!

В столице действует домашний режим для москвичей…  Коронавирусная инфекция опасна. Нужно быть очень внимательным к своему здоровью…

Если Вам нужна помощь, позвоните на горячую линию по коронавирусу. Операторы примут заявку на доставку продуктов питания, лекарств, корма для животных и других товаров. При необходимости социальные волонтёры помогут выгулять собаку. А если Вы находитесь на даче, то можете обратиться за доставкой дров по льготным ценам.

Берегите себя, оставайтесь дома!

Сейчас в Малинди каждый день плюс двадцать семь по Цельсию, дрова не нужны, а родителей, старших родственников и собаки у нас здесь нет, но я так восхитился, что даже распечатал эти замечательные послания. Показываю их Джей.

— Видишь, — говорю, — мэр Москвы заботится обо мне, и даже главный  российский мытарь беспокоится, как бы я не умер, ведь тогда не с кого будет брать налоги. Вот…  Не то, что твой главный миууши из Найроби.

— Милый, тебе написали: оставаться дома! А ты опять собрался на ночную рыбалку с Сэмом.

— Ага… мэрия Москвы предлагает оставаться дома, в общественных местах носить маски. Тогда тех, кто не носит намордники надо судить за оскорбление чувств верующих, не так ли?

— Как это?

— Чувств верующих в то, что маски спасают от ковидлы… тогда забор на улице спасает от малярии, тьфу! от комаров. Про перчатки я и вовсе молчу. Хотя в Москве они защищают моих соотечественников от собянинских штрафов.

— И всё же, Энди, далась тебе эта чёртова broadbill… зачем подвергать себя опасности в открытом океане, да ещё ночью?

— Джей, зато в океане нет коронавируса, — смеюсь я. — Когда Сэм починит свою лодку, мы поймаем меч-рыбу. Don’t worry! Everything will be fine. Дорогая, если тебя что-то беспокоит, обратись к лоа Agwe, который заботится о рыбаках.

«И который не существует», — мысленно добавляю я.

— Твига обещала сделать для тебя талисман Gris-gris. Она говорит, что с этим талисманом Loa Agwe будет оберегать тебя в океане.

— Твига уже вручала мешочек гри-гри Аманычу, призывала лоа Ghede навечно запретить Аманычу покидать our East Coast. И как, помогло?

— Твой друг сам не захотел остаться здесь на Восточном побережье, уехал в Москву, а там бездна, land of evil spirits. Loa не помогают тем, кто добровольно селится в подобных местах, — заявляет Джей.

— Ладно, раз так… но пусть лучше Твига принесёт Agwe жертву. Прежде, когда жертва была для лоа Ghede – чёрный поросёнок и ром – было очень вкусно и сытно, — вспоминаю я. — Ты, кажется, говорила, что Агве предпочитает белого барана, либо козла и любит шампанское. Я согласен на жертву Агве, ведь все лоа забирают только дух животного, а мясо можно съесть. …Однако Сэм говорит, что уповать надо на отца нашего Небесного, и не одобряет выдумки Твиги про духов лоа, — добавляю я.

— Что же ты хочешь? Сэм протестант, это все знают.

Нынче сезон дождей. Сейчас здесь в южном полушарии весна, и дожди не столь продолжительные, как осенью с марта по май. Пока нет дождя, мы с Джей идём к океану, благо это недалеко. Садимся на нашу любимую скамейку. Когда ветрено, то во время прилива океан подбирается тут прямо к ногам.  Сегодня ветер с океана – тугой и влажный.

— Энди, щенок Путина, которого ты не любишь, проиграл выборы в Америке, — сообщает мне супруга.

— Джей, когда ты научишься русскому языку? Кого я не люблю? Щенка, в смысле Трампа, или Путина?

— Ты ж не любишь обоих: и щенка, и кощея бессрочного, — хихикает Джей.

— Хочешь сказать, что при таком раскладе твоя фраза абсолютно правильная?! As a Russian writer, I find it amusing.

— Tembo, не придирайся! Я же не пристаю к тебе, когда ты несёшь ахинею на суахили или на английском.

— Дорогая, я не могу нести ахинею на суахили, потому как практически не говорю на этом птичьем языке. Знаю всего лишь несколько фраз. Те, что знаю, абсолютно точные. Например: накупенда; уна матако мзури; атака кутумба…

— Я согласна, давай! — восклицает Джей, услышав последнее выражение.

— Что, прямо сейчас? — уточняю я, — на этой скамейке мы ещё не пробовали, но если хочешь, я поставлю тебя раком.

— Фу!.. ты всё испортил, ты грубиян!.. — картинно возмущается Джей.

— Остынь! — говорю ей. — Лучше вот послушай. Мне недавно звонили из Москвы на российскую сим-карту; сказали, что из центра «Э» по борьбе с экстремизмом. То есть эшники, бездельники… они первые, кого следует подвергнуть люстрации. Спрашивали про религиозные взгляды Сергея Мёдова.

— И что ты им ответил?

— Ну как… сначала хотел сказать, что Аманыча сбила с пути жрица вуду Твига. Но потом пожалел твою подружку. Ответил им, что очень занят, не могу говорить, потому как нахожусь за штурвалом быстроходного судна. Но вы, говорю, держите телефон включённым, я вам перезвоню, как только передам штурвал помощнику. Потом вытащил нафик  российскую сим-карту из своего смартфона.

— Wow! великая Россия катится в великое будущее, — ухмыляется Джей.

— Да… во время коронавируса и ношения намордников величия в Москве становится всё больше. Хотя этот блядский маскарад просто смешон!

— Варварство и цивилизацию Россия уже перешагнула.

— И где шагает сейчас? — интересуюсь.

— Putin's land, as you like to call it,  на пути к вырождению, уже ни что не поможет, — отвечает Джей.

— А если в подъездах московских домов сменить коды? Конечно, Джо Байден со временем их вычислит и будет, как и Обама, гадить и жечь кнопки в лифтах. Но пару недель передышки собянинские подданные получат. Хотя, лично я сторонник разумной достаточности: не всё, что можно сделать, стоит делать.

Джей хихикает, потом долго молчит. Может быть, вспоминая нашу давнишнюю московскую жизнь. Я же бесцельно глазею на океан. Quite often words are not needed. Мысленно напоминаю себе, что безвыходных положений не бывает в принципе. Какой вариант выбрать подсказывает наша память.

Молчание прерывает Джей:

— Ладно, honey, пойдём домой; выпьем ликёра “Wild Africa”, он со сливками. Я купила, когда была в городе, — уточняет она, заметив моё удивление.

Бросаю прощальный взгляд на океан, поднимаюсь со скамейки, беру Джей под руку и мы топаем домой.

Дома Джей водружает бутылку “Wild Africa” на стол в гостиной, достаёт из бара два стакана. Я распечатываю бутылку, наполняю стаканы белой жидкостью, мы чокаемся, пьём. Пару минут спустя Джей говорит:

— Милый, когда ты вместе с Сэмом ловил ночью broadbill, я от скуки включила твой компьютер. Заметила, что появился новый браузер, с мордочкой льва, “Brave”. Как он?

— Довольно быстрый, бравый, — отвечаю, ещё не понимая к чему клонит Джей.

— От скуки я глянула историю просмотров в “Brave”, ты её давно не чистил. Там много посещений порносайтов, а чаще всего rusfemdom; у них интересно?

— Как тебе сказать…

— Да уж скажи, милый.

Джей пристально смотрит на меня своим фирменным немигающим взглядом, затем изрекает:

— Похоже, надо снова просить миссис Мону, чтобы она высекла тебя. По-другому с тобой никак не получается.

— Успокойся, услуги Моны мне без надобности.

— Ну… тогда попрошу принцессу Амиру. Она стала опытной; недавно спрашивала разрешение взять в нашем чулане связку bamboo canes. Я, конечно, разрешила.

Джей наливает себе полстакана «Дикой Африки», задумчиво вертит стакан в руке. Прежде чем выпить, она говорит, хитро прищурившись:

— Значит, решено. Твоим воспитанием займётся принцесса Амира. I’m sure she’ll amuse your ass with bamboo canes.

9.  ДОМАШНЕЕ  ВОСПИТАНИЕ

Нынче наша экономка миссис Мона рано ушла домой. Не знаю, по какой причине. Впрочем, обед для меня с Джей и для наших дочерей она успела приготовить. Как обычно, это блюда национальной кухни. К острым и пряным сомалийским яствам, а Мона из Могадишо, я давно привык. Хотя неизменная козлятина в топлёном масле и лепёшки canjeero уже порядком надоели. Но что тут поделаешь?! Даже сейчас, перед Новым годом, ресторан “The Old Man & The Sea” по-прежнему закрыт из-за проклятой ковидлы.

Насытившись обедом, я говорю Джей:

— Нет, ну этот наместник, что припёрся в мой город из ханты-мансийской деревни Няксимволь, он абсолютно профнепригоден. Придумывает всякую херню: городские пропуска c QR-кодами, чек-ины на входе в бары и рестораны, клоунаду с намордниками… и ещё перегородил всю Москву, укладывая бордюры, плитку. Лучше б больницы и поликлиники строил.

— Энди, ты же говорил, что в Москву мы больше не вернёмся. Твой город теперь Малинди. Здесь, слава Богу, такой фигни нет.

— Москва – мой родной город. У тебя Кисуму, у меня Москва. Чего тут непонятного?! К тому же в Подмосковье у меня имеется земельная собственность, а наши пол акра земли здесь – они в аренде, пусть и долгосрочной. Почувствуй разницу!

— Если б ты получил кенийское гражданство, мы могли бы выкупить землю.

— Ага… только для кенийского гражданства надо отказаться от российского. Почему бы тебе не отказаться от подданства Елизаветы? Тем более что последний раз ты была на её земле очень давно.

— Энди, ты сумасшедший! — орёт Джей. — В прошлый раз ты предлагал мне вступить в Chama Cha Mapinduzi и стать гражданкой Танзании. Говорил, что присмотрел на Занзибаре каменный дом из пяти комнат за три с половиной тысячи евро. С крышей из металлического настила… представляю себе, что это за дом.

— Говорил… но, во-первых, предлагал купить не дом, а землю с домом. Во-вторых, чтобы купить землю в Танзании, достаточно создать филиал иностранного юрлица, что стоит всего тысячу баксов. И наконец, в Чама Ча Мапиндузи      я предлагал тебе вступить как лицу, знающему птичий язык суахили. Я и сам хотел вступить в эту правящую революционную партию, но меня не приняли, — с серьёзным выражением лица объясняю супруге. — В эту замечательную партию имеет смысл вступать для того, чтобы стать членом парламента. А женщине легче. Женщин в танзанийский парламент назначают, и делает это лично президент. И тебя мог бы назначить… если б ему понравились твои качества обезьянки из Кисуму, — говорю жене.

Джей что-то шипит на суахили. Она всегда злится на «обезьяну из Кисуму», но, по-моему, это глупо: обезьяны, в особенности породы бонобо, милые существа, беспрестанно занимающиеся самыми разными видами секса. Закончив лопотать на суахили, Джей пристально смотрит на меня своим фирменным немигающим взглядом. Это меня настораживает. Обычно после такого её взгляда следует нечто сногсшибательное. В этот раз Джей ледяным тоном изрекает:

— Hubby… ты, надеюсь, не забыл наш вчерашний разговор. Я думаю, что тебе пора отправиться в коттедж миссис Моны. Амира и bamboo canes ждут тебя. О твоём воспитании я договорилась.

От неожиданности я сперва помалкиваю. Потом бурчу: 

— Джей, давай отложим.

— Милый, я всё объяснила вчера, когда мы пили ликёр “Wild Africa”, — раздражённо выговаривает супруга, — я не собираюсь менять решение. It will be for your own good, I’m sure.

— Всё-таки… давай не сегодня. Если проблема имеет решение, то торопиться незачем, а если решения нет, то торопиться бессмысленно.

— Милый, ты же не ребёнок. Не ной! Without teaching с тобой ничего не получается. Так было ещё в Москве. Вспомни, сколько раз  тебя пороли в Натальином салоне, — ухмыляется Джей.

— То было очень давно, в  другой жизни.

— В этой жизни есть Andrew’s Cross и станок для воспитания под большим деревом во дворе. Хочешь, чтобы тебя наказали на свежем воздухе на виду у наших дочерей?

— Ты идиотка! — кричу ей.

— Вот за идиотку, за порносайты, за rusfemdom тебя и будут драть в коттедже у миссис Моны. Я сказала Амире: the role play must be very strict.

Миссис Мона вовсе не бедная женщина. Её умерший муж – итальянец – оставил ей приличное состояние. К тому же у Моны богатые сомалийские родственники, а живущая с ней племянница Амира, якобы, королевских кровей. Само имя Амира – означает «принцесса». Лично мне до сих пор непонятно, зачем Мона решила работать у нас экономкой. Не иначе, как от скуки. Доллары ей особо не нужны, хотя, конечно, лишних денег никогда не бывает.

У Моны большой двухэтажный коттедж с мансардой, от нашего дома близко – в получасе неспешной ходьбы по направлению к лесу Arabuko Sokoke. Рядом с коттеджем у Моны есть пятнадцатиметровый бассейн классической прямоугольной формы. Фигурные бассейны, которые обычно делают в здешних местах, мне не нравятся. К тому же в прямоугольном бассейне легко посчитать, сколько проплыл. Рядом с бассейном посажены четыре пальмы. Временами их длинные листья кажутся мне лопастями гигантских вентиляторов, установленных здесь для создания микроклимата. Когда поднимается ветер, листья пальм и вправду машут, словно они опахала в руках послушных услужливых рабов. Рабы чернокожей миссис Моны – так я их мысленно называю. Если океан штормит, я частенько прихожу сюда и плаваю в бассейне у Моны.

Когда сегодня подхожу к коттеджу, миссис Мона встречает меня на крыльце. Она  в красном платье-миди, приветливо машет мне рукой, улыбается. Войдя со мной в дом, Мона предлагает выпить кофе, но я отказываюсь. “As you like,” she says и без проволочек ведёт меня наверх, в мансарду. Там у Моны специфически обставленная комната для подобных случаев: посредине покоится широкая скамья, застеленная тёмной простынёй.

“Sir, assume the position, lie on your belly,” Mrs. Mona tells me with a small bit of sarcasm.

Делаю, как велят. После чего Мона приступает к процедуре связывания. Можно сказать, что она пытается соорудить art bondage. Связывая, Мона наклоняется надо мной, её серебряный крестик выскакивает из выреза платья на груди, свисает с шеи и почти касается меня. Завершив bondage, миссис накрепко привязывает меня к скамье. Затем миссис Мона отходит на пару шагов в сторону, оценивает свою работу, удовлетворительно цокает языком, словно ей удалось создать шедевр изумительной красоты. Я разглядываю её красивые ноги в красных туфлях на высоких каблуках. Сегодня на Моне всё красное. Today she is a black lady in red.

After her work is finished, she says, “Sir, Miss Amira will be here soon. Good luck!”  После чего Мона покидает мансарду.

«Чернокожая дрянь! разоделась, как ёлочная игрушка», — мысленно говорю сам себе. Все годы, что я живу в Малинди, эта блядь только дразнит меня, а выебать не даёт.

…Принцесса Амира появляется в комнате совершенно бесшумно, словно подкрадывающийся к жертве зверь. В руках у неё пучок bamboo canes, не иначе как те самые розги, что ей разрешила взять в нашем чулане Джей. Молоденькая сомалийская принцесса хищно смотрит на меня.

“Hi, Mr. Andy!” she says.

“Hi!” — сквозь зубы отвечаю ей.

Амира кладёт розги на стол в углу комнаты, возвращается к двери, задвигает массивный деревянный брус, который тут вместо замка, затем подходит ко мне.

“Mr. Andy, time to take your punishment! It will be one hundred strokes, as your wife has decided. Yes, it’s going to be hurt. Ready to play?”  she asks me.

“Miss Amira, punish me in my pants… please,” I tell her. Это всё, что мне остаётся сказать, поскольку миссис Мона накрепко привязала  меня к скамье.

“Why is that so? Why in pants?”

“It’s shameful…  to lie naked in front of you.”

Amira giggles loudly.

“Mr. Andy, don’t you remember our last session? I remember. This took place outdoors in your yard. I whipped you lying on the bench, bound and completely naked. Isn't it?” she says. После чего эта молоденькая чернокожая сука принимается стаскивать с меня штаны.

“Oh, no! No!.. Stop it!”

“Shut up, naughty white man!” she orders.

“You… you’re a stupid whore!” I scream.

“I am a stupid whore?” Amira is surprised. “Now you will see it…  I’ll show you what I can really do. Believe me, this is going to be rough!” she’s angry.

Разозлившись, она стягивает с меня штаны и трусы до щиколоток, задирает на мне рубаху до самой шеи. Потом она нервно прохаживается вдоль скамьи, на которой я лежу, разглядывает моё голое тело, словно примериваясь к предстоящему действу.

“All right, let’s get started, shall we? The first fifty will be very difficult for you. After that, it will be easier,” she notifies.

Then caning begins…

***

Когда я возвращаюсь домой, то застаю Джей в гостиной. На мордочке у неё rich make-up, я называю это «боевая раскраска». Джей уткнулась в свой айфон. Завидев меня, супруга хихикает.

— Милый, как ты? — и, не дождавшись ответа, продолжает: — Щас звонила Амира. Говорит, что ты бесстыже вилял попкой во все стороны, особенно после первых розог. Это правда? 

— Ей видней, — бормочу я.

— Как тебе домашний femdom у миссис Моны?

— Охуительно! — огрызаюсь я.

— Фу, не матерись! Ещё принцесса прислала на мой айфон слайды “after cane education”. Honey, ты красавец! Обалденно! Меня это здорово заводит, хочу тебя. Пеггинг с мужем, которого только что высекли по приказу жены, это давняя мечта Дженни, — лыбится супруга.

— Вот ещё, слишком жирно будет… You lived no day of your life without saying ineptitude, — специально говорю in English, для убедительности.

— Дружок! по телефону Амира сказала мне, что под розгами ты клялся в послушании, обещал почитать свою венчанную жену. Не так ли?

— Ага, клялся и обещал, — с ухмылкой подтверждаю я.

— И что же я вижу? Как тебя понимать?!.. Быстро, идёшь в спальню. И не вздумай отказываться от пеггинга, мой сладкий! — капризно предупреждает Джей.

10.  ВОСПИТАНИЕ  ВЕРЫ

— Милый, ты ведь помнишь, как миссис Мона учила тебя… ну, чтобы у нас были дети, — усмехается поутру Джей.

Мы лежим в спальне. Я только что проснулся; когда пробудилась Джей мне неведомо. Может быть, она давно проснулась и долго глазела на меня спящего.

— Да, дорогая, помню,  — отвечаю супруге. «Я ещё разберусь с Моной за все её teachings with bamboo canes», — разумеется, вслух я этого не произношу, но мысль мне нравится.  

— Как ты думаешь… почему бы нам с Твигой не воспользоваться этим проверенным методом, чтобы ты поверил в божественных Loa?

— Darling, как можно поверить в Loa, если они не существуют?!

— У Твиги есть великолепная коллекция кнутов. К тому же ты давно не бывал в станке для воспитания, — продолжает размышлять Джей, — так и представляю, как ты стоишь в станке. Ты в голубых штанишках, с голым торсом, загорелый… потом я спускаю штанишки с твоей попы, а Твига берёт в руки кнут и…

— Хватит! — обрываю я Джей, — мечтать не вредно, но делай это не вслух, чтобы не раздражать своего повелителя.

— Твига считает, что тебя нужно пороть долго, нудно, очень сильно, очень больно, до крови, до сочной крови. Только тогда ты поверишь в Loa.

— Твига такая же сумасшедшая, как и ты. И что же она не порола Аманыча, пока тот не смылся от неё в Москву? А ты, Джей, запомни: религия – это как туфли; выбирать надо ту, которая подходит лично тебе. Впрочем, можно ходить и босиком.

Однако Джей продолжает гнуть свою линию:

— Твига дала тебе талисман Gris-gris для удачи на рыбалке и защиты от зла. Однако он не будет оберегать, если ты отрицаешь божественных Loa. К тому же и Твига может рассердиться. So, we will beat the shit out of you!

От этих угроз я начинают свирепеть. Чтобы разом отделаться ото всей подобной чепухи, строгим голосом заявляю:

— Джей, дорогая, ты начинаешь портиться. Единственный выход я вижу в том, чтобы превратить тебя в рабыню, как это было в Москве. Надеюсь, ты помнишь, как было здорово. Если Loa сподобят тебя стать моей рабыней, то тогда… да, я поверю в их божественную силу.

— …Милый, когда ты хочешь узнать ответ? — спрашивает Джей после некоторого раздумья.

— Завтра! — рявкаю я, — чего долго ждать.

— Хорошо, милый, — покорно соглашается Джей. — Однако если Loa сделают это, то ты поклянёшься в верности божественным духам. Будешь верить им всегда и во всём. Согласен?

— Ну да, — говорю, — ежели Loa подарят мне рабыню Дженнифер, то чего ж не уверовать в их божественную силу. Но учти, в первый же день рабыню ожидает знатная порка розгами в качестве инициации. Или инаугурации, как тебе больше нравится. Аккуратная попочка моей рабыни получит one hundred strokes.

…На следующий день после обеда миссис Мона забирает наших дочерей к себе в коттедж. Мы с Джей остаёмся в доме одни. Я беру её за руку и веду во двор. В другой руке у меня bamboo canes – три штуки; я думаю, что их будет достаточно. Подвожу Джей к большому дереву, отдаю ей bamboo canes, пусть пока подержит. Выволакиваю из зарослей позади дерева наш станок для воспитания; чтобы он не качался, подсыпаю немного  земли у основания.  Затем говорю:

— Пора приступать к ритуалу инициации. Are you ready?

Джей утвердительно кивает. Протягивает мне розги. Губы у неё дрожат, хотя она и старается выглядеть спокойной. В станке для воспитания её никогда не секли. В Москве у нас его просто-напросто не было, а здесь как-то не доводилось. Конечно, BDSM – это экстрим, поэтому я очень осторожно засовываю в станок голову и руки Джей, плавно опускаю верхнюю доску, запираю на замок, кладу ключ в карман.

— Ноги поставь на ширине плеч, в коленях не сгибай, — приказываю я Джей.

Задираю ей платье чуть ли не до головы. Под платьем на ней ничего нет, попочка Джей выглядит вызывающе привлекательной. Okay, можно начинать teaching with canes.

“Please, count the strokes loud and clear,” I tell her.

Then I start whipping her naked ass. После первых же розог Джей начинает громко кричать и забывает про счёт. I do not stop when she screams. Просто не обращаю внимания и продолжаю процесс. Первую паузу делаю после двух десятков strokes, которые приходится считать самому.  Говорю будущей рабыне:

— Darling, посвящение в рабство не бывает лёгким. Сегодня ты становишься моей повторной рабыней, моей собственностью. Всё происходит по воле духов Loa. Однако это не означает, что тебе полагается лишь вопить под розгами своего господина. Знание о сознании человека формируется через обмен репликами в диалогах. Я дал тебе уже два десятка розог, а ты лишь вскрикиваешь!

— You really thought I’d keep my mouth shut? — отзывается Джей.

— Can I hear your words? — намекаю ей.

— Что нужно сказать?

— Скажи о том, какой рабыней ты намерена быть; расскажи, как сильно ты любишь своего господина, — растолковываю ей, — и учти, что впереди восемьдесят розог.

— Я очень люблю тебя, Энди!

“You are a mega simp!” I say her. — Я не Энди, я твой господин, your master!

— I’ll love my master forever! — с жаром восклицает рабыня.

— Любовь – это не только удовольствие, но и страдания во имя господина, — объясняю, — поэтому продолжим teaching with the canes…

Второй раз останавливаюсь после пятидесяти strokes. Попочка у Джей стала ярко-красной. Захожу с другой стороны станка для воспитания и вглядываюсь в лицо Джей. На глазах у неё слёзы. Отхожу на шаг и делаю несколько снимков своим смартфоном – запечатлеваю заплаканную мордочку Джей для нашего семейного альбома, для истории и для божественных духов Loa. «Лучшая-прелучшая рабыня на всём белом свете!» — мысленно усмехаюсь я.

Потом продолжаю экзекуцию, чтобы Джей получила обещанные ей сто strokes. I make her whole ass burn with pain. And then, at the end of the caning I say, “Poor girl… her ass. Oh my God, how sorry I am!”

Затем я высвобождаю Джей из станка для воспитания и крепко привязываю к большому дереву. Говорю, что привязанной ей будет легче осознать свою повторно-новую роль рабыни. Обещаю отвязать ближе к вечеру.

Казалось бы, здесь вблизи экватора лето длится изо дня в день. Но вечер вечеру тут рознь. Нынешний выдался весьма неплохим. С океана  дует лёгкий освежающий ветерок, солнце бросает последние предзакатные лучи. Иду во двор, подхожу к рабыне, страстно целую её в губы, отвязываю от дерева, веду в дом. Там мы располагаемся в гостиной. После розог Джей уселась на мягком диване, вертится слева направо, морщится от боли. Хотя, может быть, она искусно притворяется. Мы пьём пальмовое вино, из холодильника. У нас в гостиной довольно жарко даже на закате. Вино я разливаю в большие высокие стаканы. Возможно, и зря в столь большие ёмкости. Удивительно, до чего мощно и быстро пальмовое вино действует на мою африканскую рабыню. Заплетающимся языком она спрашивает:

— Мой господин… что пишет из Москвы твой… друг Аманыч?

— Разное пишет, в основном про литературный процесс. И что жить стало хреново. Косноязычный наместник лютует, словно маньяк. Штрафует направо и налево за «несоблюдение масочно-перчаточного режима», так это у них называется. Все должны носить намордники. Кремлёвский сиделец изоврался, как сивый мерин, и одряхлел. А раз одряхлел, то задача для тревог, мучающих его, не столь уж сложна.  Ещё Серг пишет, что стало много палёной водки, а от неё всякое может быть. «Лучше водки хуже нет». И не понимает Аманыч, что живёт он в условиях квазифашизма, когда фашизм и коммунизм идут рука об руку, — псевдо философски разглагольствую я. —  А при диктатуре птицы не поют.

— Там уже… то-тали-таризм? — последнее слово рабыня Джей выговаривает с трудом, по слогам.

Я хмыкаю, после чего говорю:

— Моя рабыня, почему тебя беспокоит эта странная северная территория? Люди там привыкли жить в нищете, привыкли исполнять капризы и прихоти царских наместников. Нынче тамошнее население – это новая нефть… ну, с точки зрения кремлёвских обитателей. Мы – уехавшие – предатели, враги народа или в лучшем случае сумасшедшие. Мы – их потерянная собственность, понимаешь? Только божественные Loa уберегли нас от адской участи, а тебя сделали не кремлёвской рабыней, а моей. Я люблю восхитительных духов Loa. Давай выпьем за них!  К тому же… даже в самую тёмную ночь есть шанс дожить до рассвета.

11.  В ОКЕАНСКУЮ БЕЗДНУ ЗА ГОЛУБЫМ МАРЛИНОМ

Утро. In the morning I say to Jennifer, “My dear, I’m sure I gave you an unforgettable experience. Isn’t it? I let the bamboo canes talk to you, and after that you became my slave.”

Дженнифер выжидающе смотрит на меня.

— Так вот, моя рабыня, — продолжаю я, — Сэм починил лодку, и сегодня мы пойдём в океан за голубым марлином. На два дня. На это время я собираюсь надеть на тебя пояс верности. Надеюсь, моя рабыня его приобрела?

— Да, мой господин. Как только ты сказал в прошлый раз, я купила его в городе, в мусульманском районе. А ты не забудь взять в океан талисман Gris-gris. Ещё надо начертить veve Loa Agwe, что станет для него пригласительным билетом, и обязательно принеси жертву.

— Что надо пожертвовать?

— Лучше всего отправить в океан маленький плот, barques d'Agwe, положив на него морских звёзд или морские раковины. Если волны не прибьют плот к берегу, то значит, Agwe принял подношение. А небольшие гостинцы для Agwe просто бросают за борт в воду, — говорит Джей.

— И что же надо бросить в океан?

— Я слышала, что бросают за борт бутылочку оливкового масла, кофейные зёрна и даже льют шампанское.

— Ладно, возьму бутылку шампанского, выпьем с Сэмом и немного дадим Агве.

— Энди, не жадничай! Сначала накормите Агве, а уж потом пейте сами.

…День. Я сижу дома в гостиной, смотрю на камин, в котором пляшут язычки пламени. Джей разожгла. Камин её любимая игрушка. Как только в гостиной становится чуть прохладней, она его разжигает. Crazy monkey… she is. Почему-то сегодня мне не хочется идти в океан. Первый раз такое; наверно, старею. Да, можно остаться дома, напиться, и тогда я не ввяжусь в это дело с поимкой голубого марлина. Выпить, скажем, пять или шесть стаканов пальмового вина, и тогда всё сорвётся. Сэм обидится, но один тоже не поплывёт. Правда… я буду считать себя трусом. Нет уж, спасибо. И Сэма подводить негоже, он меня никогда не подводил.

В гостиную заходит Джей.

— Энди, я прочла в рунете, что в Москве придумали новую уголовку на Навального. Пишут, что он истратил на себя донаты фонда борьбы с коррупцией – триста миллионов рублей. Называют это мошенничеством.

— Ага… — говорю, — Навальный украл пожертвования, купил на эти деньги плавучий дом для уточек и запустил в пруд к Димону… к Медведеву, тогдашнему премьеру. Для дискредитации власти. С самого начала все так и думали. К тому же Навальный совершал обычные деяния врагов народа и вредителей: засовывал гвозди в сливочное масло, в яйца, а также рыл туннель из Москвы в Бомбей, чтобы сбежать за границу. Это ему предъявили?

— Бомбей уж четверть века, как переименовали в Мумбаи, — поправляет меня Джей.

— Хорошо… значит, Навальный рыл подземный ход из Москвы в Мумбаи, помышляя сбежать в Индию. Чтобы уклониться от уплаты налогов в России. Теперь правильно?

Поскольку Джей молчит, то я продолжаю:

— Ещё Навальный тайно, инкогнито приезжал в Малинди… ну, как это делал путинский дружок Берлускони, итальянский премьер. Хотел изнасиловать самку голубого марлина.

— Берлускони хотел изнасиловать? — хихикает Джей.

— Насчёт Берлускони не знаю. Навальный замышлял, а это экстремизм. Но фэбосы спасли голубого марлина от насилия – намазали Novichok agent в голубые трусы Навального, в гульфик. С Навальным всё ясно. А чтоб уяснить судьбу рыбины, мы с Сэмом идём в океан. Как только поймаем её, сразу вставлю русскую сим-карту в смартфон, и пусть эшники звонят, я им расскажу.

Моя рабыня звонко смеётся.

— Мой господин, твоему царю шестьдесят восемь лет. Коронавирус любит таких мужчин, isn’t it?

— Да, по статистике SARS-CoV-2 действительно больше любит мужчин, а не женщин.

— Вирус, он мужского пола? Он гомосексуален или бисексуален? — допытывается Джей, состроив глупую мордочку.

— Спроси ещё, есть ли коронавирус в царствии небесном? Ага… а Иисус ходил по воде потому, что не умел плавать. Пусть тебя просветят обо всём духи Loa, — усмехаюсь я. — И пора уже надеть на тебя пояс верности. Живо, неси его сюда. И не забудь ключ!..

После ремонта на лодке Сэма появился второй двигатель. Хотя непонятно зачем, ведь рекорд скорости Сэм не собирается устанавливать. Он намерен добыть голубого марлина. Считается, что лучше всего ловить марлина в проливе между африканским материком и островом Пемба. Место это шириной примерно в двадцать пять морских миль называется Pemba channel. Канал действует как труба, через которую проплывает огромное количество разной рыбы. Пемба действительно классный остров, это в Танзании; лично мне Пемба нравится даже больше, чем Занзибар. Однако от нас Пемба довольно далеко, да и незачем туда плыть. Здесь в Watamu мы с Сэмом уже поймали двух крупных парусников под сто килограммов каждый. Рано или поздно добудем и нашу вожделенную рыбу. Вообще-то, марлином здесь называют всех рыб с мечом на носу. Конечно, в первую очередь, это голубой, полосатый и чёрный марлины, а также рыба-меч и парусник. Лучшее время для их ловли – пора, когда с северо-востока дует муссон. Теперь ровно такое время. Самый крупный голубой марлин весом в полтонны был пойман в Малинди в 1995 году.

На этот раз мы выходим в океан ещё до заката солнца. В планах у Сэма уйти как можно дальше от берега. C двумя моторами и двумя баками топлива под завязку – это не опасно; к тому же на лодке есть радиостанция. С новыми моторами лодка даёт пятнадцать узлов. Погода нынче ясная, дует приятный ветерок, вода в океане серо-голубая в лучах заходящего солнца. Думаю, что ночь будет тихая. То, что надо для ловли троллингом.

Очень скоро берег прячется за горизонтом. То же самое намерено сделать и красноватое солнце, оно уже касается воды. Сэм говорит, что когда солнце полностью опустится в океан, то можно увидеть зелёный проблеск. Я молча киваю. Закат выдался на славу. Хотя, на самом деле не бывает никакого изумрудного луча при заходе солнца, — думается мне, — как не существует духов Loa; всё это сказки, чтобы жизнь не казалась слишком пресной. Хорошо, что Джей не может проникнуть в мои мысли, я ведь обещал ей верить в божественных духов Loa.

…Ночь. Сэм закинул два спиннинга с наживками. Катушки в них по пятьсот метров лески. В качестве наживки Сэм взял кальмара и пару небольших тунцов.  Он вставил каждое удилище в своё гнездо и ослабил тормоз на катушках, чтобы отпускать леску, когда рыба клюнет. Я включаю прожектор на носу лодки. Надеюсь, что яркий свет привлечёт «нашего» марлина. Однако всю ночь никто не клюёт. Лодка проворно идёт вперёд. Подозреваю, что ещё немного и появятся очертания берегов Индии или хотя бы Сокотры, где возрождалась из пепла бессмертная птица Феникс. Наверно, мы зря ушли так далеко в океан. Говорю об этом Сэму. Он отвечает, что в этой дальней акватории, где никто не ловит, больше шансов добыть крупную рыбу.

В шесть утра, когда рассвело, наживку на одном из спиннингов начинают осторожно трогать. Так происходит несколько раз. Сэм весь напрягся; говорит, что это повадки марлина. Да, марлин рыба осторожная, не как акула. Где-то я читал, что среди марлиновых рыб самый крупный вид – голубой марлин. На приманку он набрасывается не сразу, а сначала ударяет по ней в несколько подходов.

В конце концов, наша рыба всё-таки заглатывает наживку. Сэм отпускает тормоз катушки, и та, разматываясь, громко жужжит, а рыба бросается вниз на глубину. Леска уходит в воду чуть ли не под прямым углом. Через какое-то время Сэм резко стопорит тормоз катушки и подсекает. Раза четыре подряд. Вгоняет крючок, как можно глубже. После чего кричит мне, чтоб я врубил полный ход.

Спустя несколько минут рыбина поднимается к поверхности. Она выныривает, словно целясь своим телом в нашу лодку. Да, это голубой марлин, теперь и я вижу; вижу его копьевидное жало, плавники топорщатся будто крылья, а серповидный хвост высунулся из воды. Потом марлин погружается на глубину и часа полтора идёт на ост, периодически описывая гигантские петли вокруг лодки. Мы от него не отстаём. Сэм говорит, что за марлином придётся долго гоняться, а когда он набесится, то удастся подтянуть его к лодке.

…Наконец, стараниями Сэма копьеносная рыба оказывается совсем близко к нашей посудине. Он отдаёт мне спиннинг, берёт в руки багор. И в этот момент марлин высоко выпрыгивает из воды, зависает на мгновение в воздухе, сверкая серебром чешуи и прямо на глазах синея на солнце, а потом с шумом, с фонтанами брызг грузно бухается в воду рядом с лодкой, ударяется о борт. Деревянная посудина звенит, словно сделана из металла. Сэм разводит руками, морщится; я же начинаю опасаться, что до Индии придётся добираться вплавь.

Рыбину эту мы больше не видели: сорвалась с крючка и ушла в глубину. Надеюсь, что этот громадный голубой марлин остался жив и невредим. Да и что такому чуду-юду сделается?!

Щёлкаю тумблерами моторов, и они смолкают. Океан спокоен, лодка медленно дрейфует. Сэм ужасно огорчён неудачей. Молча, он готовит поздний завтрак или ранний обед – можно называть и так, и так. Блюда из морепродуктов он дополняет бутылкой GORDON’S London dry gin, взятой из лодочного бара. Что касается спиртного, то вкусы Сэма я полностью одобряю. Потому посреди океана провозглашаю тост: Эх! за удачу, за нового марлина, за здоровье и антитела от коварной ковидлы!  Не знаю, насколько точно удалось перевести тост на суахили, но Сэм понял,  ему понравилось.

Джин нас взбодрил и несколько улучшил настроение. Подкрепившись, мы решаем продолжить ловлю троллингом. Я становлюсь за штурвал, запускаю моторы. Вокруг до горизонта, на всей поверхности океана, не видно ничегошеньки. Сэм забрасывает свежие наживки на обоих спиннингах. Говорю ему, что раз впереди Индия, то мы должны поймать на эти приманки ручных слонов. Он смеётся. Однако, весь божий день и весь вечер никто не интересуется нашими наживками. Скуден марлинами Индийский океан в двадцать первом году двадцать первого века. Похоже, что ловля голубого марлина отымела смысл. Sure, the end of the world is at hand.

С наступлением ночи Сэм говорит, что пора отсюда выбираться, убираться, уёбывать – не знаю, как правильно перевести с суахили его фразу. Так и не повторив индийское путешествие Васко да Гамы, мы поворачиваем назад. Ходу до дома хрен знает сколько миль. Сэм сменяет меня за штурвалом лодки. Я же иду отдыхать: ложусь на скамейке, что встроена в стенку каюты. Какое-то время я лежу неподвижно, прислушиваясь к ощущениям, и вскоре засыпаю.

***

Когда мы приплыли в Watamu, то на берегу встретили Toby, приятеля Сэма. Он поймал крупного парусника, вытащил его из своей лодки, довольный уселся рядом с этим красавцем на песок на пляже. Я попросил Тоби расправить большой чёрный парус рыбины и заснял картинку смартфоном. Получилось не хило. А вот Сэм выглядел обескураженным.

«Ладно, Сэм, не огорчайся, — говорю это на суахили, при расставании. — Ты ведь не раз ловил парусников – таких же крупных, как у Тоби. А будет время, приходи на мою пасеку. Мёд у пчёл всегда есть и никуда не уплывёт». 

12.  ПЧЁЛЫ,  МЁД  И  РАБЫНЯ  ДЖЕННИФЕР

Я знаю, что африканские обезьяны боятся пчёл. Поэтому говорю тоном, не терпящим возражений:

— Рабыня Дженнифер, сегодня ты будешь помогать своему господину на пасеке. Через полчаса мы пойдём к пчёлам. Надевай белые джинсы и светлую майку с длинными рукавами, чтобы пчёлы не жалили, спутав тебя с темноволосой обезьяной. Медведи и обезьяны издревле покушались на мёд, а пчёлы их нещадно жалили, защищая своё добро.

Моя пасека находится на дальней лужайке нашей leasehold земли. Leasehold – это долгосрочная аренда. Чтобы стать собственником земли, иметь freehold tenure – для этого надо располагать не только деньгами, но и быть гражданином Кении, для чего в свою очередь нужно отказаться от гражданства любой другой страны. Shit! но такие здесь законы.

В Кении пчёлы слывут символом храбрости и презрения к смерти. Да, защищая свой дом, пчёлы никогда не обращаются в бегство, кем бы ни был их противник. Самые распространённые в Кении ульи сделаны из свёрнутой в трубу коры деревьев; впрочем, многие аборигены предпочитают держать пчёл в колодах из полых стволов деревьев. Но это всё от бедности: европейский рамочный улей стоит пятьдесят долларов, что равно здесь средней месячной зарплате. Кенийская медоносная растительность – сезонная, можно собирать два урожая мёда в год: в марте и декабре. Мёд просто выдавливают из сотов, отцеживают и фильтруют; на Руси в старину тоже так делали. Получается экологически чистый товар. Здесь на Восточном побережье не только хорошая рыбалка, а ещё и отменный мёд.

Кстати, надо будет сказать Джей, что пчёлы – это священные животные. Среди последователей вуду немало тех, кто считает именно так. Леди Твига, будучи мамбо, иногда расспрашивает меня о повадках пчёл. Уж не знаю, зачем ей это нужно.

Пасека у меня крошечная: всего четыре улья. У нас пол акра земли – это  двадцать соток; сплошного забора вокруг нет, здесь как-то не принято ставить глухие двухметровые заборы. Но свой пчельник я всё же огородил забором из проволоки, чтобы всякие животные не лезли. Тут ведь недалеко лес Arabuko Sokoke; любой миууши скажет, что лес этот самый большой в East Africa, и там полно слонов, которые могут растоптать всё что угодно и где им заблагорассудится. Говорят, правда, что слоны мёд не едят и панически боятся пчёл – те норовят забраться в хобот и жалят изнутри, а ещё жалят за ушами, где у слонов тонкая кожа, и около глаз. Куда опаснее слонов вездесущие барсуки – большие любители мёда.

Я держу аборигенных пчёл. Они хоть и мельче европейских, но зато выносливей, что, видимо, обусловлено генами. А вот ульи у меня европейской конструкции. В отличие от Подмосковья здесь проблема с зимовкой пчёл напрочь отсутствует. На экваторе всегда лето, даже календарной зимой. Бывают засухи и бескормица, но эту напасть легко преодолеть с помощью подкормки сахарным сиропом. На такой случай я держу в доме мешок сахара – пятьдесят килограммов.

…Кладу в рюкзак всё, что нужно для работы на пасеке. Джей готова, и мы идём. От дома до пасеки всего ничего – от силы две минуты ходьбы. Когда мы с Джей подходим к пчельнику, даю ей лицевую сетку, чтоб надела. Сам тоже надеваю. Вытаскиваю из рюкзака спички, дымарь и пакет с гнилушками. Кладу гнилушки в дымарь и разжигаю, чтобы шёл густой дым. Затем сыплю в дымарь на угли пару щепоток аммиачной селитры и через нижний леток окуриваю пчёл в одном из ульев. От дыма с селитрой летающие зверьки становятся словно пьяные. Таким способом можно усмирить даже очень злобных пчёл. Я редко пользуюсь подобным методом, но сегодня, чтобы пчёлы не испугали Джей, решил попробовать. Затем я снимаю крышку улья, не спеша осматриваю рамки с сотами, вытаскиваю две из них, где много запечатанного мёда. Стряхиваю пчёл с сотов, подзываю Джей и отдаю рамки ей, чтоб повесила на забор. Ставлю крышку улья на место; всё! теперь можно наслаждаться мёдом. Снимаю лицевую сетку, достаю из рюкзака две столовые ложки, одну из них даю Джей. Говорю, что она тоже может снять сетку. Пора пробовать тёплый пылкий мёд, ведь его температура в пчелином улье выше тридцати градусов. Беру ложку, подхожу к висящим на заборе рамкам с сотами и показываю Джей, как это делается. Вощину, разумеется, надо выплёвывать…

Мы едим мёд. Для Джей, конечно, новость, что мёд можно поедать таким способом, и что тёплый мёд столь вкусен.

— Джей, знаешь, сколько весит одна пчела? Сколько времени она живёт?

Джей отрицательно качает головой. Я же, прожевав, выплёвываю остатки вощины, после чего просвещаю глупую африканскую обезьяну:

— Рабочие пчёлы весят примерно одну десятую грамма, во время медосбора живут месяц. Иногда меньше. Ясен пень, чем больше сил затратила пчела на добычу нектара с цветков, тем короче её жизнь.

— Что значит «рабочие пчёлы»?

— Те, которые летают за нектаром и пыльцой, строят соты, выкармливают расплод, приносят воду, чистят улей. Это недоразвитые женские особи.

— Недоразвитые?

— Ну да, полноценная индивида только одна – матка, мать всех пчёл в улье. Она в два раза больше рабочих пчёл и может прожить пять лет.

— Что же делают пчёлы-мужчины? — хихикает Джей.

— Трутни оплодотворяют матку.

— Они трахаются? Как?

— Трутни трахают, как ты выражаешься, матку во время её брачного полёта, в воздухе, на высоте в несколько десятков метров. Последовательно, один за другим; их бывает штук десять или больше, как повезёт. Откуда прилетели трутни одной лишь матке известно, да и то вряд ли… А жало есть только у рабочих пчёл и у матки. У трутней жала нет.

— Как же трутни защищаются?

— Да они просто большие, раза в два больше женских особей… ну кроме матки, та по размерам ещё больше, — тут я делаю паузу и предаюсь воспоминаниям. Затем говорю: — Когда-то давно я воспитывал Дженнифер с помощью пчёл. Помнишь апитерапию?

Джей мечет злобный взгляд и молчит. Я же изрекаю:

— Рабыня не имеет права не отвечать своему господину, когда тот спрашивает. Да ещё столь нагло смотреть в глаза. Понятно?

— Да, мой господин. Рабыня помнит апитерапию, — отвечает Джей, потупив глазки.

— Хорошо. Так вот тогда попу Дженнифер жалили женские особи. Кстати, у всех пчёл по пять глаз – по три простых и два сложных, фасеточных. Твою попу пчёлы очень хорошо разглядели. Думаю, что апитерапию надобно повторить.

— Рабыня будет слушаться своего господина. Пожалуйста, не надо больше апитерапии.

— Okay, no need now, but in the future it will depend on your behavior. In any case of bad behavior, my slave will be wrecked, — говорю своей рабыне in English, чтобы лучше запомнила…

Потом мы покидаем пасеку, идём в дом, рамки с мёдом я беру с собой. Кладу их на стол в гостиной. Джей приносит бутыль пальмового вина из холодильника, два стакана и блюдо, на котором лежат большие ложки. Перекладываю рамки с мёдом на блюдо, разливаю холодное вино по стаканам. Жадно пьём, сегодня у нас жарковато, февраль месяц – лето в южном полушарии.

Я говорю, что нашим дочерям этот мёд давать не надо: может быть аллергическая реакция, да и не смогут они есть мёд, выплёвывая вощину. А мы с тобой можем, говорю, продолжай трапезу!

Джей берёт ложку, погружает её в медовые соты, выковыривает большой кусок, с удовольствием ест и запивает вином. Насытившись, Джей говорит:

— Недавно в Кампале престарелый миууши Museveni, который у власти больше тридцати лет, снова выиграл выборы. Предварительно посадил в тюрьму своего главного соперника – молодого парня. Получилось, как у твоего царя с Навальным.

— Мусевени… «мусевени» переводится как угандийский солдат. Небось, этот африканский стрелок говорил, что народу нужен мир, хлеб, земля, а всякие острокопытные карбонарии принесут войну, разруху и бесхлебье. Все диктаторы толкуют про стабильность и о том, какое это благо.

— Престарелые альфа-самцы неминуемо выживают из ума! — восклицает Джей.

— Не скажи. Они как мартышка из анекдота.

При слове «мартышка» Джей инстинктивно напрягается. Не обращаю внимания и невозмутимо рассказываю притчу из жизни животных.

— Мартышка полощет в Ниле кожуру от банана. Подплывает крокодил, спрашивает: мартышка, ты зачем воду в Ниле мутишь?  «Дай червонец, тогда скажу», – отвечает она. Крокодил где-то нашёл червонец, отдал мартышке. Тогда она и говорит: «Я вот так повожу банановой кожурой в воде, а потом тут вырастет банановое дерево». «Ну и дура ты, мартышка. С ума сошла!» «Ага, сумасшедшая, а червонец имею».

Следом я прибавляю:

— Всякие мусевени, эрдоганы, лукашенки хорошо понимают, что именно они делают и зачем. «Русский царь», как ты изволишь выражаться… Путин, он – чемпион среди этих замечательных донов. Его дворец на берегу Чёрного моря – самый большой, такого нет нигде в подлунном мире.

— Одно из чудес света? — хихикает Джей

— Ага… символизирует Братство дворцов. Потому Россия сейчас в точке бифуркации: либо массовые репрессии и стагнация, либо революция под лозунгом «Мир хижинам, война дворцам!»

— И что будет?

—  Сейчас не время дворцов, их срок годности истёк.

Мы пьём пальмовое вино, заедаем его мёдом. После чего я говорю:

— Моя рабыня, тебя заботит престарелый альфа-миууши из Кампалы. Лучше б поинтересовалась битвой при Танге, её ещё называют Битвой пчёл, — усмехаюсь я. — Что-нибудь слышала про это историческое сражение?

Джей отрицательно мотает головой. Объясняю ей:

— В начале двадцатого века Танганьика принадлежала Германии. Во время Первой мировой войны англичане, чтобы захватить Тангу, пришли на кораблях, высадились на берег. Их было в десять раз больше, чем немцев. Однако германцы напустили рои пчёл на английских военных. И те отступили от Танги, погрузились на суда, уплыли восвояси. Пчёлы защитили целый город.

— Энди, в России когда-нибудь случится передача власти?

— Конечно, случится. Путин передаст власть самому себе или передаст очередному из bastards. Такое уже было.

— Что случилось с миром? Откуда берутся эти жуткие престарелые альфа-самцы?

— Когда граждане пришли к философу Гераклиту из Эфеса и спросили, как им улучшить дела в городе, то он сказал: вам всем следовало бы удавиться, а город оставить детям. Было это за полтыщи лет до нашей эры. Вопрос твой, моя любимая рабыня, риторический. На Земле рая не будет никогда. Ад встречается. Важно, насколько далеко та или иная страна отодвинулась от ада.

13.  ДУХИ  LOA  БЕЗМОЛВСТВУЮТ

Evening. Jennifer and I are sitting in the living room. Наши дочери уже спят; миссис Мона, приготовив нам ужин, ещё засветло ушла домой. Ужин съеден. Чтобы занять себя и развлечься, я готовлю ром с мёдом и перцем – пиратская классика. В другом стакане к рому добавляю ваниль и шоколад – вариант для рабыни Дженнифер.

Я пью ром небольшими глотками, не торопясь. Джей следует моему  примеру.

— Энди, почему ты не хочешь привиться русской вакциной Спутник? Ты как гражданин России… мог бы привиться бесплатно, — говорит Джей.

— Ага, бесплатно. Только для этого надо оказаться в Москве. К тому же «Спутник V» – векторная вакцина, сделана на аденовирусной платформе. Против вируса Эбола в Конго подобная вакцина, может, и подходит, но мне точно не требуется. Мы не в конголезских джунглях живём. Я готов пожертвовать свою дозу главному миууши Мусевени из Уганды, который тебя почему-то волнует; Уганда, она же граничит с Конго. Правда… этот «Спутник V»  –  вонючий; воняет бледной молью, окурком, штази.

— В интернете русского царя называют по-другому: отравитель, — хихикает Джей.

— Да уж… На Руси были Ярослав Мудрый, Пётр Великий, Александр Освободитель. А как назовут Путина?

— Леди Твига читает английскую прессу и знает про покушение на Навального. Она называет русского царя Vladimir the Poisoner. Твига не перестаёт удивляться тому, что твой друг Аманыч уехал в Москву, где властвуют отравители, — говорит Джей.

— А что же молчат всесильные духи Loa?  Будучи мамбо, леди Твига дала им знать про опричников-отравителей? С эскадроном смерти из лаборатории ядов духи Loa могут совладать? Отчего они безмолвствуют?

“Loa will destroy these fucking pigs in Russian Kremlin, I’m sure!” Jennifer expresses. Then she adds, “After death a person’s soul leaves the body to become a ghost and usually enters the land of the dead. Those who have done evil in life cannot enter the land of the dead, but instead roam the earth restlessly. And so it will be for all these pigs!”

— Okay! Ладно. Надеюсь, в аду уже готовят особую утварь для отравителей. Однако пусть Твига сообщит духам Loa, что в Москве выбор нынче чёрно-белый, его придётся делать каждому: быть вместе с клевретами Кремля или против них. Царь-то оказался не настоящий.

— Чем должны помочь божественные Loa? — выспрашивает у меня Джей, словно она и леди Твига в силах ими управлять.

— Подумай сама. События в твоей любимой Уганде, в Венесуэле, в Белоруссии показывают, что диктаторы после мирного протеста никуда не уходят, а учиняют репрессии.

— И что же делать?

— В античные времена существовало право на тираноубийство. В двенадцатом веке английский богослов Иоанн Солсберийский писал: «Убить тирана не только законно, но и правильно, и справедливо». В третьем тысячелетии от рождества Христова возможности диктаторов подавить протест сделались почти безграничными. Сковырнуть устоявшуюся диктатуру без помощи мирового сообщества уже нереально… тут хватит взглянуть на Северную Корею. Что обо всём этом думают духи Loa? — патетически вопрошаю я.

Джей молчит. Loa тоже не дают о себе знать. Хотя казалось бы, их бесконечно много – как песчинок на пляже в Watamu, и какой-нибудь Loa мог бы откликнуться. Ну и ладно, тогда я продолжаю лекцию:

— Единственным источником власти является народ, и он вправе сопротивляться захвату власти тираном. Свободу не просят, её берут. Народ имеет право на восстание – об этом говорит принятая ООН в 1948 году Всеобщая декларация прав человека. Когда восстание удаётся, его называют революцией.

— А если не удаётся?

— Тогда это мятеж, который диктатору удалось подавить; так произошло в Турции при Эрдогане, в Уганде при Мусевени и ещё много, много раз в истории человечества. У диктаторов борьба за сохранение власти превращается в борьбу за жизнь; пленных в такой войне они не берут.  

В Малинди не так много мест, где торгуют книгами. Тем не менее, Джей собрала небольшую библиотеку. Книги у нас стоят в сделанном на заказ шкафу из чёрного дерева. В основном это англоязычная литература; есть толстенные фолианты по истории литературы, которые обожает читать Джей; есть и несколько книг на русском языке – уж не знаю, где она их раздобыла. Мы допиваем ром, Джей подходит к книжному шкафу, долго в нём роется и достаёт «Осень патриарха» Габриэля Маркеса, садится за стол, листает страницы, потом читает вслух:

И стал  править страной как бог на душу положит, и стал вездесущ и непререкаем, проявляя на вершинах власти осмотрительность скалолаза и в то же время невероятную для своего возраста прыть, и вечно был осаждён толпой прокажённых, слепых и паралитиков, которые вымаливали у него щепотку соли, ибо считалось, что в его руках она становится целительной, и был окружён сонмищем дипломированных политиканов, наглых пройдох и подхалимов, провозглашавших его коррехидором землетрясений, небесных знамений, високосных годов и прочих ошибок Господа…

«Джей – отменный чтец», — мыслится мне. Она перелистывает несколько десятков страниц книги и снова читает вслух:

Официальные органы объявили благополучное прохождение кометы победой режима над силами зла;  благополучное прохождение огненной медузы было использовано и для того, чтобы положить конец пересудам о странных болезнях президента, ибо разве болен человек, управляющий ходом небесных странниц?!  Было опубликовано его торжественное послание к народу, в котором он объявил о своём решении оставаться на своём посту вплоть до второго пришествия кометы.

Джей листает книгу ещё раз, находит свою старую закладку, читает мне:

Он, движимый соображениями старческого эгоизма, при жизни и не думал назначать преемника, и слышать не хотел ни о чём подобном, с несокрушимым упрямством старца отказывался обсуждать, что будет после него, отметал любой разговор на эту тему…

Закончив читать, она спрашивает:

— Энди, теперь на твоей родине всё именно так?

Размышляю, как ответить; ведь это же Маркес, маэстро фантасмагории. Затем говорю по-простому:

— Во Вторую мировую войну мой дед Пётр Васильевич был капитаном, убивал на фронте фашистов. Эти гады тяжело ранили моего деда. Немало фашистов сохранилось повсюду и после войны. Сейчас их потомки адаптировались, пробрались во власть во многих странах… в Москве тоже. По сути, история – это ужасно ветвистое дерево. Если какой-то сук на нём называется «диктатура», то свежие побеги на таком суку сильно отличаются от старых. Нет никаких печей Освенцима, да и колючая проволока стала виртуальной, превратившись в верное телевидение из Останкино. Но фронт с фашистами никуда не делся, он проходит через каждого.

Мы долго молчим. Quite often words are not needed.

— А что ты решил с прививками от коронавируса? — через некоторое время опять допытывается Джей.

— Лучше уж выбрать вакцину компании Moderna из США. Вирусный вектор «Спутника V» делает человека генно-модифицированным организмом. По сути, трансгенным человеком; ну, и немного каннибалом, поскольку при изготовлении этого Спутника используют клетки человеческих эмбрионов.

— Энди, ещё я узнала, что в интернет-магазинах появились в продаже умные пояса верности для мужчин. Они без обычного ключа и управляются online через приложение в смартфоне. Хочу заказать эту штучку для тебя.

— Ты идиотка! — кричу ей, — глупая африканская обезьяна! Не трать деньги на всякую фигню! Ты подумала, что будет, если хакеры взломают приложение? — Потом, успокоившись, говорю: — Рабыня Дженнифер совсем отбилась от рук. Ты даже мечтать не вправе о чём-то подобном, а уж говорить такое своему господину – это харам! I’ll show you how cruel I can be. With my strap, I’ll make you scream and moan from the pain in your ass. And it will end only when I say it does. Moreover, I decided that in the future I’d have your ass branded with my initials. Also I bet you would love to feel my cock in your ass.

Джей, насупившись, молчит.

— I believe that spanking must truly hurt to be effective, — строгим голосом уточняю я. — My slave, is that clear to you?

На этот раз Джей утвердительно кивает. Я беру её за руку и веду для наказания в спальню. Yes, I find it necessary to show Jennifer her place from time to time.

В спальне включаю электрический вентилятор с лопастями под потолком, и мы оказываемся словно под крыльями громадной летучей мыши. Приказываю рабыне раздеться. Подчиняется беспрекословно. Молодчина.

“Take your place!” — командую я. Immediately her naked ass is in the right place.

“Let me show you a good time,” I say to Jennifer. Then I use the thick and wide leather strap to punish her…

Впрочем, сущими в этот душный африканский вечер остаются лишь луна на небе, моя крошечная пасека, выловленная в океане рыба-парусник, красивое платье Джей, которое было на ней before the whipping, её влекущее нагое тело. Обособленно, сами по себе таятся духи Loa, верить в которых я обещал Джей. Чёрт возьми, какой умник распорядился, чтобы в реальном мире Loa не существовали?

14.  ОТРЕЧЕНИЕ  ОТ  РАБСТВА

Однажды утром я лицезрю Джей, превратившуюся в блондинку. Констатирую тот факт, что на одну блондинку в Кении стало больше. Блондинкой Джей была в Москве, в повести «Жена писателя играет в BDSM». И вот опять.

Утолив утренний голод за завтраком, мы с Джей сидим в гостиной. Я решаю прореагировать на косметические превращения моей рабыни:

— Джей, ты хочешь, чтобы тебя мечтал отъебать каждый миууши?

— Миууши мне без надобности. А трахать я буду тебя – утром, днём, ночью, когда захочу. Moreover, your one and only duty is to make me happy. Я больше не твоя рабыня.

— Это ещё почему?

— Потому что потому. Раскатал губы, хорошенького понемногу. Понял? — усмехается Джей.

— Тогда я перестану верить в божественных духов Loa и всемогущего Bondye. У нас ведь был контракт: Loa делают Дженнифер моей рабыней, а я начинаю в них верить.

— Loa и сделали Дженнифер твоей рабыней, — смеётся она, — но хорошего понемножку. Раз Loa выполнили уговор, то ты должен продолжать верить в них. Не то позову леди Твигу; как ты знаешь, она мамбо, и по воле Loa за такие речи крепко выпорет тебя кнутом. Или ты предпочитаешь bamboo canes от принцессы Амиры? А может быть, ты соскучился по общению с мистресс Ариэль? Всё в руках Loa – как они выберут, так и будет.

— Джей, ты идиотка! безумная обезьяна из Кисуму!

— Милый, посмотрим, что ты запоёшь, когда тебя будут пороть за непочтительное отношение к жене, — шипит Джей. — I decided to turn you into a good guy. As a first step, Twiga and I will whip you hard. А от зла тебя спасут очистительные жертвоприношения и талисман Gris-gris. Такой талисман леди Твига тебе уже вручила. Кстати, она сказала, что духи Loa хотят получить перечень всех московских упырей. Loa намерены разделаться с ними.

— Духи Loa решились на персональные санкции против Kremlin’s pigs? — усмехаюсь я. — Okay, пусть Твига составит список. Loa, правда, не существуют, ну и ухань с ними.

— Loa живее всех живых, и ты, тембо, скоро в этом убедишься, — снова шипит Джей. — Твига хочет, чтобы ты помог составить перечень кремлёвских злодеев.

— Дорогая, ты смеёшься, да? Ведь тогда меня как гражданина России привлекут к уголовной ответственности за лобирование санкций против российских граждан.

Джей недовольно морщится. Решаюсь её утешить, говорю:

— Единственное, что я могу сделать – это тайно шепнуть тебе на ушко имена главных злодеев. А уж ты сообщишь эти имена своей подружке. Идёт?

Джей утвердительно кивает. Я оглядываюсь по сторонам, агенты KGB в зоне прямой видимости не наблюдаются. Наклоняюсь к Джей – она много ниже ростом, чем я; затем жарко шепчу в её изящное ушко искомые имена. По окончании аудио-сеанса спрашиваю у Джей, всё ли она запомнила. В ответ она говорит, что эти люди есть в Википедии: и в русской, и даже в английской.

— А чего же ты хотела? — парирую я. — Кремлёвские они такие, вездесущие. Проблема постсоветских людей в слабой вере в Господа. Беда ещё и в том, что страной, которая дала миру Чайковского и Шостаковича, управляет человек, слушающий поп-певца Лепса и группу «Любэ». Вот скажи, что ты подумаешь, когда придёт (рано или поздно) весть о кончине русского царя.

Джей подходит к книжному шкафу, достаёт «Осень патриарха» Маркеса, открывает свою закладку, читает вслух:

Он  был по-прежнему всемогущ, и вместе с тем никто никогда не знал, где он находится в данный  момент, а  главное, имя его наводило повсюду страх, ибо всё, что происходило в стране, делалось от его имени, хотя сам он  постоянно чего-то страшился и чувствовал себя порою затравленным беглецом. Такая жизнь хуже смерти.

— Не жизнь, а фигня какая-то. Тягучее время бесконечного правления маркесовского патриарха всё равно закончилось, — размышляет Джей, закончив читать. — Це буде з кожним звіром. Собаці собача смерть, — по-украински со смешком присовокупляет она.

— Да уж, диктаторы плохо кончают, — ухмыляюсь я.

Тут я вспоминаю, что надо купить немного сахара для пчёл. Обычно я покупаю сахар Kenya’s sweetest sugar, в небольших упаковках по два килограмма; дома я их распечатываю и ссыпаю в большой мешок на пятьдесят килограммов, что стоит у нас в кладовке. Говорю Джей про важную покупку, и она вызывается поехать вместе со мной. Она целует на прощание наших дочерей, мы оставляем их на попечение миссис Моны, которая уже давно пришла и стряпает на кухне. «Всё-таки, порой, полезно иметь добросовестную экономку», — думается мне.

— Слушай, — говорю я Джей, — пока в Малинди не открылось после ковидлы заведение “The Old Man & The Sea”, давай поедем в Mtwapa и пообедаем на берегу океана в “Monsoons Restaurant”. Вчера я смотрел их страницу в Facebook, они работают. Их даже посещал Ухуру Кениата – твой любимый главный миууши из Найроби. До Мтвапу доберёмся часа за полтора, а после обеда я куплю сахар в “Mtwapa Mall”.

Джей радуется, как ребёнок, чмокает меня в щёчку. Что ж, в “Monsoons Restaurant” с блондинкой Дженнифер я ещё не бывал.

“Monsoons” is a simple place, surrounded by a white sandy beach and palm trees. Оказавшись в “Monsoons Restaurant”, мы заказываем Char Grilled Lobsters. Джей считает, что это лучшее здешнее блюдо. Я согласен. Таких крупных лобстеров, как тут, я нигде не ел; хотя, конечно, дорого: порция стоит три тысячи кенийских шиллингов, а это почти тридцать долларов США. Лобстеров мы запиваем пивом со слоном на этикетке – “Tusker”. “Monsoons” is right on the beach, so the breeze and sounds of the ocean are the backdrop of our meal.

Насытившись, Джей пускается в беседу:

— Энди, скоро в мире не останется ни одного лобстера, который родился бы до царствования Путина. А таких котов и кошек уже нет, — хихикает Джей.

— Насчёт кошек – это да. Но про лобстеров ты, конечно, загнула. По слухам они бессмертны, если только их не убивают люди. Так считают рыбаки из Watamu.  На самом деле, самцы лобстеров живут тридцать лет, а самки доживают до пятидесяти. Вот угандийский Мусевени – тот действительно правит дольше, чем живут lobster males. Хотя… Уганде принадлежит лишь озеро Виктория, и то не всё,  а там омары не водятся.

— Энди, твой царь от инъекций ботокса и подтяжек на лице уже в чудовище превратился.

— Ага… а твои главные миууши из Кампалы и Найроби растолстели, как боровы и скоро лопнут. У них же не экзоскелет, как у лобстеров; до бесконечности толстеть не смогут. Табличка «сарказм», — поясняю я.

Джей думает, что ответить, но я её опережаю:

— Видел я место суда, а там беззаконие; видел место правды, а там неправда. Что было, то и теперь есть; что будет, то уже было. Не так ли, дорогая?!..

— И что означает сей пассаж?

— Очень просто, Джей. Ты слишком часто толкуешь про русского царя, а по сути… ты тоскуешь о столичной московской жизни. А в Москве что? Ни океана, ни бриза, ни свежего воздуха, ни свободы, ни чувства достоинства; только холод и мрак. Несогласным теперешняя российская власть предлагает изуверский выбор: тюрьма или кладбище. Мечтать вернуться в такую страну глупо. Забудь!  Мы в Москву уже не возвратимся.

Не торопясь, наливаю в стаканы себе и Джей пиво “Tusker”, делаю пару крупных глотков, затем произношу фразу из романа Ильфа и Петрова:

— Заграница – это миф о загробной жизни, кто туда попадает, тот не возвращается.

15.  НОВЫЙ  АВТОМОБИЛЬ

— Джей, в суре Корана «Женщины» утверждается преимущество мужчин над женщинами. Ещё там сказано, что праведные женщины покорны и хранят то, что положено хранить, благодаря заботе Аллаха. А тех женщин, непокорности которых вы опасаетесь, увещевайте, избегайте на супружеском ложе и побивайте. Так вот… несмотря на то, что ты перестала быть моей рабыней, в случае непослушания я буду тебя побивать with bamboo canes. Согласно Корану.

— Милый, даже если я стану непослушной, ты должен сначала увещевать меня, а если это не поможет, то избегать на супружеском ложе. Согласно Корану. Но тебе, honey, последнее не под силу, потому что у тебя хуй перевешивает мозги. Значит, и побивать меня ты не имеешь права. Понял? — злобно верещит Джей.

— Ладно, успокойся. Пока не буду тебя побивать. Пока я собираюсь купить автомобиль, раз уж мы остаёмся в Малинди на многие годы. Очень странно платить за поездки всякому миууши, который не умеет ездить. Вспомни… когда мы возвращались домой из Мтвапы, тот чернокожий водитель чуть не убил нас в лобовом столкновении с грузовиком. Ты, конечно, можешь считать, что нас спасли божественные Loa, но на дороге лучше обойтись без экстрима, присущего народам банту.

— А права на вождение? — спрашивает Джей.

— No problem. В прошлом году, когда ездил в Москву, я оформил международные.

— Ты не рассказывал.

— Я думал, что всевидящие Loa информируют тебя о важных делах. Если не так, то это большое упущение с их стороны, — гримасничаю я, а Джей при этом злится.

В Кении купить авто без пробега не так-то просто. Пришлось заняться сёрфингом по местным интернет-сайтам. Битый час пришлось  прыгать с сайта на сайт, пока у одного private seller я не нахожу фордовский Monster Raptor, про который указано: “Mileage 0 Km”. Полный привод, дизельный двигатель мощностью двести с лишним лошадиных сил, десятиступенчатая автоматическая коробка передач…   цена этого тёмно-синего хищника – шесть с половиной миллионов кенийских шиллингов. Дорого, конечно! За такие деньги в Кении можно купить приличный кусок земли; правда, для этого надо иметь кенийское гражданство, а вот чтобы купить Raptor не требуется ничего. Кроме денег.

Ехать за ним  надо в Найроби. Хочу поехать уже завтра. Когда говорю об этом Джей, она после недолгого раздумья заявляет:

— Давай я тебе выпорю, милый, а то в Найроби ты будешь строить глазки разным девкам и захочешь их трахнуть. Тогда как с исполосованным задом у тебя ничего не выйдет. Строгая порка станет для тебя источником стыда и оберегом от траханья. Цель оправдывает средства, так ещё Макьявелли заявлял, — хихикает Джей.

— My wife, it’s the hackneyed idea and tired cliché.

 Джей начинает злиться и кричит:

— Чего стоишь? Иди в спальню, раздевайся! Быстро! сегодня дам тебе ремня. Или хочешь, чтоб я надела на тебя пояс верности?

…I’m lying on my belly on our marital bed in the bedroom. I’m completely naked. Jennifer ties my hands and legs. Then she takes the belt.

“It's going to be a hundred strokes,” she tells me.

“This is too much!” I protest.

“Shut up!” she shouts. “I want you to remember this spanking during your trip to Nairobi. So, there will be a hundred,” she concludes.

After that, the spanking begins. Jennifer shows no mercy and she goes on with strong strokes.

***

Поездом из Момбасы я добираюсь до Найроби, ночую в гостинице, а на следующее утро становлюсь собственником тёмно-синего фордовского Raptor. После чего этот хищник везёт меня домой в Малинди.

По дороге из Найроби в Малинди мы с хищником нигде особо не задерживаемся: темнеет здесь рано, а попасть домой хочется засветло. Где-то справа от дороги, вдали, на земле Танзании остаются заснеженные вершины Килиманджаро. Гора, которая сверкает… но нет времени к ней подъезжать.

I know that I must do what’s right,

As sure as Kilimanjaro rises like Olympus above the Serengeti, — вспоминаются мне слова из популярной песенки. Сразу видно, что песню писали люди, не бывавшие в Танзании. From Serengeti National Park Килиманджаро не увидишь даже в ясную погоду. Лучше смотреть из Кении from Amboseli Park.

И вот, наконец, мы с хищником дома. Оставив машину во дворе, около большого дерева, я готовлю в гостиной коктейль Screwdriver. Это когда одна часть водки и две части апельсинового сока. А каким ещё коктейлем, как не «Отвёртка», следует обмывать новый автомобиль?! Кстати, впервые  Screwdriver  упоминается ещё в 1949-м году в журнале “Time”.

Джей присоединяется ко мне, чтобы обмыть покупку. Мы чокаемся высокими стаканами из тонкого стекла и пьём «Отвёртку»  в честь тёмно-синего хищника. Сделав пару солидных глотков, я подхожу к окну в гостиной, чтобы ещё раз взглянуть на Raptor. Его контуры видны в темноте африканского вечера; что ж, пока ещё не угнали это фордовское чудо. Говорю Джей, что теперь надо приобрести настоящий оберег от всяких злыдней, а не мешочек Gris-gris. «Ну, и купить патроны к оберегу», — заключаю я.

— Энди, ты думаешь, что эскадроны смерти из Москвы бродят уже и по Кении?

— Насчёт кремлёвских эскадронов в Малинди ничего не знаю, — усмехаюсь я. —   А вот слоны из Arabuko Sokoke точно могут прийти и растоптать пасеку, и даже повредить автомобиль.

— Тембо, неужто ты станешь стрелять в слонов, если они придут?

— Выстрелы хорошо отпугивают. И не только слонов. Непрошенных гостей из Putin’s land тоже стоит опасаться. На Нюрнбергском суде про фашистов говорилось: преступники, завладевшие целым государством и сделавшие само государство орудием своих преступлений. Тогда не всех фашистов истребили, многие выжили и дали политическое потомство по всему миру. Москва не исключение. Сейчас там сущий филиал ада, где насаждается страх, преследуется инакомыслие и любое недовольство властью. Там всё пронизано страхом, особенно после того, как Навального отравили «Новичком». Короче, это воинствующий путинизм as it is. И это затрагивает всех русских. На днях даже мне, живущему в Малинди, российские Госуслуги прислали заказное электронное письмо – судебную повестку в московский суд.

— Ты не говорил, — удивляется Джей.

— А чего говорить?! Роскомнадзор вчинил мне иск – я среди учредителей литературного журнала, который хотят ликвидировать. Упыри напали на журнал. И что же себе мыслят божественные духи лоа, которые намеревались разделаться с упырями? Лоа Ghede, Ogun, Agwe, Erzulie и все прочие безмолвствуют. Какая может быть им вера?! — восклицаю я, допиваю коктейль и начинаю готовить две новые порции «Отвёртки».

— Леди Твига сказала, что духам Loa известно всё про московских упырей. Рано или поздно божественные Loa  покончат с ними.

— Рано или поздно… когда? Ваши лоа ждут, когда упыри захватят полмира? — патетически, специально для Джей, восклицаю я.

Джей ничего не отвечает, молча поглощает коктейль. Потом, встрепенувшись, говорит:

— Энди, всё-таки надо что-то делать от ковида. На днях умер президент Танзании Magufuli. В Википедии написано, что умер от коронавируса. Болел две недели, шестьдесят один год ему было, не такой уж и старый по сравнению с президентом Museveni из Кампалы.

— Да уж, — говорю, — кто теперь примет тебя в Чама Ча Мапиндузи  и даст место в парламенте Танзании. А что же духи лоа не сподобили Магуфули выздороветь? Лоа бессильны против коронавируса? Но ты, Джей, особо не огорчайся: может быть, теперь в Танзании отменят анальные экзамены, которые были при этом ублюдке, и перестанут сажать в тюрьму «голубых» негров и «розовых» негритянок.

Джей смотрит на меня исподлобья, хотя ей стоило бы радоваться тому, что сдох анальный экзаменатор. Чтобы задобрить супругу, ставлю на стол перед ней новую порцию коктейля. Но это не помогает. Коктейль мы пьём в полном молчании, each of us thinks about his own. После второй порции  Screwdriver  Джей спрашивает:

— Ну как, милый, тебе пошла впрок порка ремнём перед поездкой? Ты ни с кем не трахался в Найроби?

Джей испытующе смотрит на меня своим фирменным немигающим взглядом. Shit! пора её осадить, — мыслится мне.

— Дорогая, ты становишься слишком ревнивой и недоверчивой. С другой стороны, нет ничего удивительного в том, что с возрастом у африканских обезьян нарушается функция церебрального отдела…

— Чего? — перебивает меня Джей, — какого ещё отдела? — визжит она.

— Церебрального отдела ЦНС, — спокойно объясняю, — ну… отдела в центральной нервной системе. Конечно, если у обезьян из Кисуму имеется в наличии не только спинальный отдел ЦНС. К тому же, дорогая, я начинаю подозревать, что ты начиталась историй из “The Disciplinary Wives Club”. Я смотрел их сайт, там пишут всякую фигню. Завязывай с этим дурацким клубом. Лучше, если б ты научилась ездить на нашем тёмно-синем хищнике.

16.  НАШ  ПЕРВЫЙ  МАРЛИН

Вечером мы сидим в гостиной, поедаем яства, что приготовила миссис Мона.

— Энди, Джо Байден назвал твоего царя убийцей. Американский журналист спросил у Байдена: “So you know Vladimir Putin. You think he’s a killer?”   А Байден в ответ хмыкнул: “Mmm hmm, I do”. Я сама видела этот эпизод на YouTube, — заявляет Джей.

Допиваю кофе, подхожу к окну, в темноте рядом с большим деревом просматриваются очертания нашего колёсного Raptor.

— Дорогая, чему ты удивляешься? Ну, поругались два старика: один более-менее нормальный, другой – плешивый карлик. Они давно поссорились, ещё во времена президентства Обамы.

— И что теперь будет?

— Да оба сдохнут: и убийца, и американец. Надеюсь, что раньше нас с тобой. И какой смысл обсуждать убийцу пенсионного возраста, который устроил войну с Чечнёй, с Грузией, с Украиной, войну в Сирии, Ливии, захватил Крым… С другой стороны, если Навальному вручат Нобелевскую премию мира – что вполне вероятно – то главы государств смогут говорить Путину: «Хэлло, убийца! Когда вы выпустите из тюрьмы Нобелевского лауреата Навального?»

— Энди, твой престарелый царь доведёт дело до третьей мировой войны! — восклицает моя супруга.

— Войны с Украиной или из-за Навального?.. — переспрашиваю и, не получив ответа, говорю: — Если путинская Россия несёт угрозу жизни всему человечеству, то я на стороне человечества. Обидчики человечества достойны ледоруба, как Троцкий. Кстати, Джей! можешь обрадовать свою подругу леди Твигу. Намедни из России было письмо: Аманыч прислал; пишет, что задумал подняться на высочайшую вершину Африки – Килиманджаро. Хи-хи!

— Wow! в его-то возрасте идти на Кили… — задумчиво произносит Джей.

— Ага, все говорят, что Аманыч стар. Да он – star, он – super star.  Возраст тут ни при чём. Сейчас восхождение на Кили – это лёгкая прогулка продолжительностью в пять или шесть дней. Хотя удовольствие не из дешёвых, стоит больше тысячи американских долларов. Команды танзанийских рейнджеров строго следят, чтобы самостоятельные туристы не пробирались на вершину бесплатно. Совсем эти бесстыжие танзанийцы охренели.

— Энди, ты злишься на танзанийцев, потому что они не приняли тебя в Чама Ча Мапиндузи, — хихикает Джей.

— Причём здесь их правящая революционная партия с птичьим названием?! Брать тыщу долларов за подъём на гору, пусть и самую высокую в Африке, это верх цинизма. Ладно, короче: Аманыч собрался заехать к нам.

— This is fucking great! — восклицает Джей.

— Я сказал Сергу, чтобы он привёз свою книгу о приключениях в Кении; надеюсь, догадается подарить Твиге.

— “Fear of Loving”  ты называешь кенийскими приключениями?!

— Так писали в рецензиях на его роман. Серг – романтик, как и почти любой писатель, а дорога – его образ жизни, его судьба. По предсказанию Твиги он ведь должен стать Loa Amanich… ну, со временем. А что это будет за Loa, не бывавший на Килиманджаро?! Кто знает, может быть, Аманыч после восхождения на Кили до конца жизни останется здесь, на Восточном побережье. В Москве сейчас совсем плохо. Естественно… если на экономику положить половой орган дедушки, то страна накрывается половым органом бабушки. Одно слово подходит «Чекистан», а там не бывает счастливой жизни. При Путине Россия, как раньше СССР, деградировала в Верхнюю Вольту с ракетами.

— Энди, Верхней Вольты нет уже четыре десятка лет, страна называется Буркина-Фасо… — произносит Джей. Потом супруга присовокупляет: — России, той которую я любила, тоже нет.

…Поздний вечер. Океан спит под луной. Никогда раньше я не видел столь спокойного океана. В этот раз Сэм решил ловить марлина на искусственную приманку и отправиться к Pemba Channel, хоть это и далеко.

Сэм взял на борт лодки своего приятеля Тоби. Втроём мы плывём к острову Пемба. Намедни Сэм поставил на лодку третий мотор. Будучи с тремя моторами, лодка Сэма стала одной из самых быстроходных в Ватаму, так что добираемся в район Пембы задолго до рассвета. По прибытии всё начинается удачно: уже в первый час ловли на наживку удочки Тоби клюёт крупный sailfish. Сдаётся мне, что Тоби везёт на парусников. Этот экземпляр отчаянно сопротивляется, но минут через пятнадцать-двадцать сдаётся, и его довольно быстро удаётся поднять на палубу. Pemba Channel оправдывает свою славу, недаром тут проводят всякие международные соревнования по любительской рыбной ловле. Во второй час нашей «путины» Сэму удаётся подсечь большую рыбу. Тоби оперативно сматывает свою удочку, чтобы не запутались снасти. Я же стою за штурвалом лодки и выполняю команды Сэма; он великий рыболов, а марлин – рыба его мечты.

«Хорошо, если это будет марлин, — загадываю я, — должна же Сэму улыбнуться удача». Мысленно я даже обращаюсь к лоа Агве (хотя вряд ли он существует), чтобы тот помог Сэму, чтобы марлин не сорвался с крючка, как это было в наше прошлое плавание.

Вообще-то, марлин может быть чертовски огромен, иногда его называют «быком моря» из-за неимоверной силы. Ловят этого рыбьего зверя по всему миру. Я смотрел статистику: на удочку самый крупный марлин был пойман на Гавайях в 1970 году, весил 1805 фунтов. Там же, на Гавайях, придумали искусственные приманки для ловли марлина. Изначально их делали из дерева, материи и стеклянных банок; сейчас делают из силикона или полимерной смолы. Именно силиконовые приманки использует Сэм.

Через час после подсечки, когда рыбина набесилась и стала уставать, Сэм начинает подтягивать её к лодке. Я знаю, что при этом нагрузка на мышцы плечевого пояса колоссальная. Меня бы хватило минут на двадцать, а Сэм держится без устали. А потом… потом всё было как у Хемингуэя в его “The Old Man and the Sea”: поверхность океана перед лодкой вздулась, и рыба вышла из воды; она всё выходила и выходила, и казалось, ей не будет конца, а вода потоками скатывалась с её боков…

Короче, в этот раз лоа Агве не подвёл, помог Сэму добыть марлина. Подтащив марлина к лодке, Сэм отдаёт удилище Тоби, а сам берёт в руки багор. Затем, забагрив рыбу, Сэм зовёт меня. Выключаю лодочные моторы, в окружающем нас пространстве наступает звенящая тишина. Втроём мы с трудом затаскиваем копьерылую рыбину на палубу. Марлин судорожно бьёт хвостом и пытается вырваться. Тоби несколько раз лупит его по голове большим деревянным бруском, после чего рыба затихает.

Рыбаки в Ватаму говорят: если можешь поднять свой улов в одиночку, то ты не настоящий рыбак. Наверно, они правы. Хотя по всем меркам наш марлин не очень большой, до рекордных восьми сотен килограммов ему далеко.

***

Когда после полудня приплываем домой, на берегу нас встречает Джей. На пляже она ждала нас со своей новой подружкой Зитой, белокожей. Увидев нашу океанскую добычу, они вознамерились сфотографироваться на фоне марлина. Джей и Зита поднимаются на палубу лодки, разглядывают парусника и марлина вблизи. Потом Джей протягивает мне свой смартфон, женщины принимают привлекательную позу, я делаю несколько снимков. По-моему, these photos получились офигительные. Сэм и Тоби  балдеют, глядя на фотосессию с марлином и двумя белыми женщинами.

Вообще-то, впервые секс придумали рыбы, жившие 385 миллионов лет назад.

17.  С  АМАНЫЧЕМ,  ПОСЛЕ  КИЛИМАНДЖАРО

— Энди, на днях в Чаде убили президента Deby. Он правил больше тридцати лет; менял конституцию страны и каждые пять лет выигрывал выборы, — толкует Джей.

— Что-то мне это напоминает. Ага… Уганду с твоим любимым Мусевени, Зимбабве с покойным Мугабой, китайцев с их вечным Си Цзиньпином, Белоруссию с карателем Лукашенко, да и Россию с убийцей по версии Джо Байдена.

— В этом апреле Deby снова выиграл выборы, получил почти восемьдесят процентов голосов избирателей и вскоре был убит.

— Офигительный жизненный путь: захватить власть, установить на тридцать лет личную диктатуру, получить на очередных перевыборах восемьдесят процентов, наверняка нарисованных, после чего схлопотать пулю от повстанцев. Как ты говорила про патриарха в «Осени патриарха» Маркеса? Це буде з кожним звіром?

— Собаці собача смерть! — подтверждает Джей.

— Ага, ни один крокодил не может проглотить солнце. Тут и Москва вспоминается… Лично я думаю, что если путинская Россия исчезнет, то в мире прекратится половина всех войн и убийств. Или больше половины, ведь почти везде есть русский след. А можно вспомнить Минск, где властвует каратель-таракан… чтоб черти в аду оторвали ему все лапки!

— Это да, милый. Однако вернёмся к нашим баранам, — заговорщицки хихикает Джей. — Пока Аманыч не приехал к нам в гости… да, сегодня вечером, как только Лина и Натали уснут, будет грандиозная сессия with using my bamboo canes. Понял?

— Дорогая, ты себя недооцениваешь. Ты можешь галлюцинировать куда лучше. К тому же у нас никогда не было баранов, у нас только пчёлы, с помощью которых я подвергал Дженнифер апитерапии.

— А вот за это, вкупе с другими прегрешениями, я и буду подвергать мужа розготерапии. It’s necessary for my hubby. It will be for your good.

— Darling, ангелам своим Господь заповедает охранять тебя на всех путях твоих. И Ангел твой избавит от сети ловца, от гибельной язвы, перьями своими осенит тебя, и под крыльями его будешь ты в безопасности. Короче, забудь про розготерапию. Всё это пустое, козни диавола. И вообще, ты утомила меня, глупая обезьяна.

— Обезьяна? Опять?! — визжит Джей. — Что ж, сегодня  вечером глупая обезьяна будет нещадно сечь русского тембо.

“Fuck off!” — мысленно бормочу я…

Вечером, в спальне Джей говорит:

— Милый, в сексе всё давно придумано до нас. Много лет назад мы подписали с тобой брачный контракт, но, похоже, ты периодически забываешь, что там сказано. Сегодня, милый, будешь повторять ключевые фразы из нашего супружеского контракта. Заучишь их наизусть. Под розгами! I’d like to make it memorable for you!

Then she says that my prize is exactly one hundred strokes with a bamboo cane, landing on my ass. “Bend over right now and let me show you a good time!” Jennifer orders…

***

Аманыч после восхождения и спуска с Килиманджаро отправился в Тангу. Оттуда позвонил по телефону. Сказал, что едет к нам, и по знакомому с прошлой поездки маршруту направился в Малинди, благо это близко – три сотни километров.

— Кстати, Твига придумала новый способ оставить Аманыча в Малинди, — говорит Джей.

— И какой же?

— Спроси у неё сам. Хотя, будь я на её месте, то просто драла бы этого старого осла изо дня в день… длинным кнутом, — уточняет Джей.

По приезду, вечером Аманыч долго распространяется о восхождении на Кили. Послушать его собрались миссис Мона, леди Твига, ну и, разумеется, мы с Джей. Амира занимается с нашими дочерями. Миссис Мона приготовила свою неизменную козлятину в топлёном масле – muqmad. Я достаю из бара пару бутылок рома “Kenya Cane”, открываю, наливаю в стаканы всем желающим. Джей, разумеется, желает. И леди Твига тоже, не  говоря уж про нас с Аманычем. Чокаемся, пьём, слушаем свежеиспечённого покорителя горных вершин.

— Хотя Кили близко от экватора, на самом верху, по сути, арктическая зона: много снега, знаменитые тающие ледники, температура минус десять и сильный ветер, от которого не спрячешься, временами даже метель, — Серг рассказывает по-русски. Джей переводит на суахили: красочно транслирует, хотя и весьма кратко.

— С гидом, с его помощником и портерами-носильщиками мы шли по маршруту Umbwe, на нём самые короткие переходы. По времени это шесть дней вместе со спуском, — продолжает Серг. — В первый день прошли примерно десять километров, в остальные дни раза в два меньше. В начале пятого дня сразу после полуночи был штурм вершины: поднялись на пик Ухуру – самую высокую точку Килиманджаро, 5895 метров. Там встретили рассвет, это нечто!.. Лучший рассвет в моей жизни! — восклицает Серг. — Казалось, что сознание отделилось от тела и наблюдает мир, красоту поднимающегося над Африкой солнца и всё вокруг как бы со стороны. Но сначала были шесть часов ходьбы в кромешной темноте и холоде, когда в голову постоянно лезет мысль, что подниматься в горы придумали идиоты.

— Во сколько обошлась вся затея? — спрашиваю я.

— Сейчас пермит на посещение национального парка Килиманджаро стоит девятьсот долларов плюс ещё услуги гида, носильщиков и прочее. Можно даже заказать переносной биотуалет и душ. Но тогда уж проще лететь на вертолёте и высадиться на вершине.

— А как самочувствие было?

В присутствии женщин Серг мнётся и готов уйти в несознанку.

— Давай, — говорю, — колись! Была горная болезнь?

— Ну… после выхода на четыре тысячи метров голова потяжелела, временами казалась ватной. А на Ухуру слегка шатало, и состояние было похожее на опьянение.

“How did you cope?” Twiga asks.

— Я просто шёл наверх, спокойно и размеренно, тихо-тихо – pelepele, как не уставал твердить мой гид. Я ведь знал: другого шанса подняться на Кили у меня не будет. Горы мудрый учитель. Недаром вершину штурмуют ночью – это чтобы не видеть ничего лишнего; не видеть, сколько предстоит пройти.

— С набором высоты бывает расфокусировка зрения и синдром прерывистого дыхания, когда человек во сне перестаёт дышать, резко мучительно просыпается.  У тебя такое было? — спрашиваю я.

— До этого, к счастью, не дошло, — улыбается великий писатель.

— Как спускались?

— Довольно быстро, спустились за одни сутки. Только колени разболелись, пришлось бинтовать. В конце пути вручили номерной сертификат о восхождении на Килиманджаро с кучей всяких подписей, там указаны дата и точное время подъёма на вершину.

Серг достаёт из багажа драгоценный документ, показывает всем присутствующим. Там написано: “Mr. Sergei Medov has successfully climbed Mt. Kilimanjaro the Highest in Africa to Uhuru Peak 5895 m”.

Леди Твига восхищённо читает вслух данную фразу о подвиге Аманыча. Он пристально смотрит на неё, потом говорит:

— Восхождение на вершину – это как оргазм. Ещё это некая последовательность превращений внутри самого себя, когда получаешь новый взгляд на мир и видишь небо, до которого легко дотянуться руками, и можно раствориться в горе, как это делают духи лоа, когда входят в человека, чтобы помочь ему…

Леди Твиге Аманыч подарил свою книгу, которая в его рюкзаке побывала на вершине. Эх, редкой книге на русском языке удаётся посетить высочайшую вершину Африки, так что Твиге достался уникальный экземпляр. Хотя, скорее, это сувенир, ведь русского языка она не знает и прочитать книгу не сможет. Что и к лучшему: там ведь и про неё написано, и про сказки вуду, и про несуществующих лоа.

Леди Твига  несказанно обрадовалась приезду Аманыча. Будучи мамбо, она решила устроить voodoo session. Твига намерена  принести в жертву духам лоа очередного black pig по случаю восхождения Серга на Килиманджаро. Цимес в том, что заколоть чёрного поросёнка Аманычу предстоит собственноручно. Ведь полковник Гаген, который забил чёрного поросёнка в памятное жертвоприношение на юбилее Серга, давно уехал из Малинди. После того, как Аманыч своими руками отдаст дух чёрного поросёнка божественным лоа, те уже не отпустят Серга с Восточного побережья. Именно так считает Твига, как мне удалось у неё выяснить.

Вообще-то, впервые секс придумали рыбы, жившие 385 миллионов лет назад.

17.  С  АМАНЫЧЕМ,  ПОСЛЕ  КИЛИМАНДЖАРО

— Энди, на днях в Чаде убили президента Deby. Он правил больше тридцати лет; менял конституцию страны и каждые пять лет выигрывал выборы, — толкует Джей.

— Что-то мне это напоминает. Ага… Уганду с твоим любимым Мусевени, Зимбабве с покойным Мугабой, китайцев с их вечным Си Цзиньпином, Белоруссию с карателем Лукашенко, да и Россию с убийцей по версии Джо Байдена.

— В этом апреле Deby снова выиграл выборы, получил почти восемьдесят процентов голосов избирателей и вскоре был убит.

— Офигительный жизненный путь: захватить власть, установить на тридцать лет личную диктатуру, получить на очередных перевыборах восемьдесят процентов, наверняка нарисованных, после чего схлопотать пулю от повстанцев. Как ты говорила про патриарха в «Осени патриарха» Маркеса? Це буде з кожним звіром?

— Собаці собача смерть! — подтверждает Джей.

— Ага, ни один крокодил не может проглотить солнце. Тут и Москва вспоминается… Лично я думаю, что если путинская Россия исчезнет, то в мире прекратится половина всех войн и убийств. Или больше половины, ведь почти везде есть русский след. А можно вспомнить Минск, где властвует каратель-таракан… чтоб черти в аду оторвали ему все лапки!

— Это да, милый. Однако вернёмся к нашим баранам, — заговорщицки хихикает Джей. — Пока Аманыч не приехал к нам в гости… да, сегодня вечером, как только Лина и Натали уснут, будет грандиозная сессия with using my bamboo canes. Понял?

— Дорогая, ты себя недооцениваешь. Ты можешь галлюцинировать куда лучше. К тому же у нас никогда не было баранов, у нас только пчёлы, с помощью которых я подвергал Дженнифер апитерапии.

— А вот за это, вкупе с другими прегрешениями, я и буду подвергать мужа розготерапии. It’s necessary for my hubby. It will be for your good.

— Darling, ангелам своим Господь заповедает охранять тебя на всех путях твоих. И Ангел твой избавит от сети ловца, от гибельной язвы, перьями своими осенит тебя, и под крыльями его будешь ты в безопасности. Короче, забудь про розготерапию. Всё это пустое, козни диавола. И вообще, ты утомила меня, глупая обезьяна.

— Обезьяна? Опять?! — визжит Джей. — Что ж, сегодня  вечером глупая обезьяна будет нещадно сечь русского тембо.

“Fuck off!” — мысленно бормочу я…

Вечером, в спальне Джей говорит:

— Милый, в сексе всё давно придумано до нас. Много лет назад мы подписали с тобой брачный контракт, но, похоже, ты периодически забываешь, что там сказано. Сегодня, милый, будешь повторять ключевые фразы из нашего супружеского контракта. Заучишь их наизусть. Под розгами! I’d like to make it memorable for you!

Then she says that my prize is exactly one hundred strokes with a bamboo cane, landing on my ass. “Bend over right now and let me show you a good time!” Jennifer orders…

***

Аманыч после восхождения и спуска с Килиманджаро отправился в Тангу. Оттуда позвонил по телефону. Сказал, что едет к нам, и по знакомому с прошлой поездки маршруту направился в Малинди, благо это близко – три сотни километров.

— Кстати, Твига придумала новый способ оставить Аманыча в Малинди, — говорит Джей.

— И какой же?

— Спроси у неё сам. Хотя, будь я на её месте, то просто драла бы этого старого осла изо дня в день… длинным кнутом, — уточняет Джей.

По приезду, вечером Аманыч долго распространяется о восхождении на Кили. Послушать его собрались миссис Мона, леди Твига, ну и, разумеется, мы с Джей. Амира занимается с нашими дочерями. Миссис Мона приготовила свою неизменную козлятину в топлёном масле – muqmad. Я достаю из бара пару бутылок рома “Kenya Cane”, открываю, наливаю в стаканы всем желающим. Джей, разумеется, желает. И леди Твига тоже, не  говоря уж про нас с Аманычем. Чокаемся, пьём, слушаем свежеиспечённого покорителя горных вершин.

— Хотя Кили близко от экватора, на самом верху, по сути, арктическая зона: много снега, знаменитые тающие ледники, температура минус десять и сильный ветер, от которого не спрячешься, временами даже метель, — Серг рассказывает по-русски. Джей переводит на суахили: красочно транслирует, хотя и весьма кратко.

— С гидом, с его помощником и портерами-носильщиками мы шли по маршруту Umbwe, на нём самые короткие переходы. По времени это шесть дней вместе со спуском, — продолжает Серг. — В первый день прошли примерно десять километров, в остальные дни раза в два меньше. В начале пятого дня сразу после полуночи был штурм вершины: поднялись на пик Ухуру – самую высокую точку Килиманджаро, 5895 метров. Там встретили рассвет, это нечто!.. Лучший рассвет в моей жизни! — восклицает Серг. — Казалось, что сознание отделилось от тела и наблюдает мир, красоту поднимающегося над Африкой солнца и всё вокруг как бы со стороны. Но сначала были шесть часов ходьбы в кромешной темноте и холоде, когда в голову постоянно лезет мысль, что подниматься в горы придумали идиоты.

— Во сколько обошлась вся затея? — спрашиваю я.

— Сейчас пермит на посещение национального парка Килиманджаро стоит девятьсот долларов плюс ещё услуги гида, носильщиков и прочее. Можно даже заказать переносной биотуалет и душ. Но тогда уж проще лететь на вертолёте и высадиться на вершине.

— А как самочувствие было?

В присутствии женщин Серг мнётся и готов уйти в несознанку.

— Давай, — говорю, — колись! Была горная болезнь?

— Ну… после выхода на четыре тысячи метров голова потяжелела, временами казалась ватной. А на Ухуру слегка шатало, и состояние было похожее на опьянение.

“How did you cope?” Twiga asks.

— Я просто шёл наверх, спокойно и размеренно, тихо-тихо – pelepele, как не уставал твердить мой гид. Я ведь знал: другого шанса подняться на Кили у меня не будет. Горы мудрый учитель. Недаром вершину штурмуют ночью – это чтобы не видеть ничего лишнего; не видеть, сколько предстоит пройти.

— С набором высоты бывает расфокусировка зрения и синдром прерывистого дыхания, когда человек во сне перестаёт дышать, резко мучительно просыпается.  У тебя такое было? — спрашиваю я.

— До этого, к счастью, не дошло, — улыбается великий писатель.

— Как спускались?

— Довольно быстро, спустились за одни сутки. Только колени разболелись, пришлось бинтовать. В конце пути вручили номерной сертификат о восхождении на Килиманджаро с кучей всяких подписей, там указаны дата и точное время подъёма на вершину.

Серг достаёт из багажа драгоценный документ, показывает всем присутствующим. Там написано: “Mr. Sergei Medov has successfully climbed Mt. Kilimanjaro the Highest in Africa to Uhuru Peak 5895 m”.

Леди Твига восхищённо читает вслух данную фразу о подвиге Аманыча. Он пристально смотрит на неё, потом говорит:

— Восхождение на вершину – это как оргазм. Ещё это некая последовательность превращений внутри самого себя, когда получаешь новый взгляд на мир и видишь небо, до которого легко дотянуться руками, и можно раствориться в самой горе, как это делают духи лоа, когда входят в человека, чтобы помочь ему…

Леди Твиге Аманыч подарил свою книгу, которая в его рюкзаке побывала на вершине. Эх, редкой книге на русском языке удаётся посетить высочайшую вершину Африки, так что Твиге достался уникальный экземпляр. Хотя, скорее, это сувенир, ведь русского языка она не знает и прочитать книгу не сможет. Что и к лучшему: там ведь и про неё написано, и про сказки вуду, и про несуществующих лоа.

Леди Твига  несказанно обрадовалась приезду Аманыча. Будучи мамбо, она решила устроить voodoo session. Твига намерена  принести в жертву духам лоа очередного black pig по случаю восхождения Серга на Килиманджаро. Цимес в том, что заколоть чёрного поросёнка Аманычу предстоит собственноручно. Ведь полковник Гаген, который забил чёрного поросёнка в памятное жертвоприношение на юбилее Серга, давно уехал из Малинди. После того, как Аманыч своими руками отдаст дух чёрного поросёнка божественным лоа, те уже не отпустят Серга с Восточного побережья. Именно так считает Твига, как мне удалось у неё выяснить.

18.  ВУДУ-СЕССИЯ  ЛЕДИ  ТВИГИ

Поздний вечер. Наши дочери Лина и Натали давно уснули; Амира уложила их спать и ушла ночевать в дом миссис Моны, где она и живёт. Во дворе у большого дерева спит мой фордовский Raptor. Мы – Джей, Аманыч и я – сидим за столом в гостиной, как в старые времена, когда Аманыч впервые приехал в Малинди. На столе у нас фрукты, бутылка неизменного рома “Kenya Cane” и кувшин холодной воды из холодильника. Камин мы не растапливали, потому что и так тепло. Разумеется, стаканы у нас не пустые; периодически каждый отхлёбывает разбавленного рома столько, сколько ему нужно.

— Энди, вашего с Сергом царя, когда он умрёт, похоронят в золотом гробу или в гробу с крышкой из платины, инкрустированной бриллиантами? — вопрошает Джей после очередного солидного глотка рома.

— И то, и другое, — отвечаю, — в гробу из чистого золота с крышкой из платины и бриллиантов. Но только не похоронят, а положат в мавзолей рядом с Лениным, как Сталин раньше лежал. Крышку гроба будут снимать по праздникам.

Аманыч удивлённо смотрит на нас. Видимо, будучи в России, он отвык от подобных разговоров.

— Вообще-то, проблема русских, живущих in Russia, в том, — продолжаю я, — что in Putin’s land есть граница с пограничными столбиками, есть флаг, гимн, а государства уже нет. Государство – это Конституция и правовые законы, всё остальное является производным. При Путине российскую конституцию превратили в пыль, а тогда в пыль превращается вся страна. С такой территории надо бежать и не возвращаться. Никогда, ни под каким предлогом.

— Энди, давай чаять, что путинское время уйдёт в прошлое, а мы останемся, — восклицает Джей.

— Ага, чаять… Дорогая, не будь косноязычной. И наивной. После Путина из всех щелей вылезут всяческие монстры, станет ещё хуже.

— Хочешь сказать, что русским досталась пропащая, заколдованная нечистой силой земля? — подаёт голос Аманыч. — Будущее представлялось тёмным коридором, упирающимся в наглухо запертую дверь. Так, кажется, было у Флобера в «Госпоже Бовари».

— Именно. Нынче за кремлёвскими зубцами готовят войну, горе и нищету. Для кремлёвских обитателей население – это новая нефть, с помощью которой можно наживаться. Думаю, скоро в России введут налог даже на смерть.

— Тогда там перестанут умирать, чтобы не платить налог, — хихикает Джей.

— Там перестанут жить. Вероятен лишь русский ковчег. Путинская Россия перерождается в Северную Корею. Серг, вспомни поговорку: бег не красен, да здоров. Кстати, калитка, через которую можно убежать, скоро захлопнется. Уезжать надо было давно; сейчас возможна лишь экстренная  эвакуация. Килиманджаро не подвигло тебя к подобным мыслям? — спрашиваю я Серга.

Он молчит, и я добавляю:

— Всё это уже было в России сто лет назад. Кто уехал – жили себе и жили; кто остался и пытался бороться с режимом – были убиты.

— Милый, если всё так, — задумчиво произносит Джей, — то почему бы тебе не получить кенийское гражданство, отказавшись от русского?

— Не русского, а российского, — машинально поправляю я. — Darling, мне никто не предлагал стать африканским гражданином.

Потом мы переключаемся на обсуждение предстоящей жертвы black pig, которую задумала Твига, и роли Серга в этом действе.

— Серг! я, конечно, могу попросить у рыбаков из Ватаму остро наточенный гарпун. Это будет красиво: гарпуном пронзить жертвенного поросёнка… Но рискованно, ведь если у тебя не получится с первого раза, то праздник будет испорчен. Да и божественные духи лоа могут понять неправильно – тот же Агве или Огун, — усмехаюсь я, глядя на Джей. — Лучше заколоть зверя классическим способом.

— Просвети насчёт классического убоя, — ухмыляется Серг.

— Ты же видел в прошлый раз, когда это делал полковник Гаген. Забыл что ли?.. В принципе есть два варианта: убой в сердце… или перерезка сонной артерии при ударе в шею, — терпеливо объясняю я. — Но сначала надо оглушить поросёнка, для чего связанного зверя бьют в лоб большим деревянным молотком. Потом пользуются длинным обоюдоострым ножом; такой нож есть у Твиги.

— А место удара? — спрашивает Серг.

— Если бить в сонную артерию, то ниже ушной раковины примерно на два-три сантиметра. Конечно, зависит ещё от возраста зверя. Твига возьмёт маленького поросёнка, не  больше двадцати килограммов веса. Надо проткнуть клинком артерию и быстро вытащить нож из раны, чтобы кровь вытекала наружу.

— Серг, не волнуйся!.. любой студент-медик… может справиться, — заплетающимся от рома языком произносит Джей.

— Да уж, — подтверждаю я, — покорителю Килиманджаро вполне по силам заколоть маленького black pig.

…Дом Твиги стоит на берегу океана. Её вуду-сессия начинается, как обычное воскресное празднество. Твига пригласила музыкантов, те притащили с собой белый рояль и поставили на пляже, почти у самой кромки воды во время прилива. Мы – я, Джей, Аманыч, миссис Мона, мистресс Ариэль вместе с  другими слушателями – стоим полукругом и наслаждаемся редким для пригорода Малинди концертом. Среди нас нет только принцессы Амиры – она осталась с маленькими Линой и Натали.

Через час уличный концерт затихает. В доме Твиги начинается бой барабанов, слышатся песнопения; они звучат не переставая, без остановки в течение двух часов или больше. Самый большой барабан – maman – сделан из шкуры коровы, другие барабаны изготовлены из шкуры козла. На этих барабанах играют ладонями. Звуки барабанов возбуждают и доводят людей до исступления. Посреди двора горит большой костёр, в который водружён железный брусок, символизирующий лоа Ogun. Людей очень много. Я не предполагал, что здесь, на Восточном побережье, столько приверженцев вуду. Я встретил даже знакомых рыбаков из Ватаму; выяснилось, что они очень уважают лоа Agwe, который заботится о моряках. Правда, нет моего приятеля Сэма, но это объяснимо: все знают, что Сэм протестант.

Затем Твига исполняет ритуальный танец. Каждое её движение – это магическая метафора, обращённая к миру невидимых духов лоа. Приверженцы вуду считают, что лоа чаще всего приходят во время танца, потому что духи узнают в танцах себя. Также для любого из вызываемых лоа поются три песни, каждая из которых должна быть повторена минимум три раза.

Вообще-то, лоа не требуют убийства животного ради самого убийства. Кровавые жертвы приносятся только в том случае, когда духи дадут знать об этом. Жертвоприношение – это таинство. Потому в самом начале ритуала Твига намерена узнать волю божественных духов. Впрочем, духов лоа надо подкармливать кровью жертвенных животных хотя бы раз в год. Духи будут сыты, довольны и станут помогать людям. Но сначала человек должен сделать всё возможное сам; лишь тогда духи лоа совершат всё, о чём их просят. Если же духи не позволяют то или иное действо, то ничего поделать нельзя. Так считает Твига, а она мамбо – жрица вуду, по сути священник.

По окончании ритуального танца Твига уединяется в одной из комнат своего дома. Все собравшиеся во дворе ждут вердикта жрицы вуду. Наконец, Твига выходит во двор и провозглашает, что духи готовы принять жертву. Помощницы Твиги ведут жертвенного зверя, на шее у которого гирлянды из цветов. Чёрный поросёнок не велик, красив, он даже безупречен в своём роде. Приверженцы вуду считают, что поросёнок должен радоваться принесению в жертву. Само жертвоприношение состоится в закрытом помещении, куда допущены всего пять человек. Разумеется, это сама Твига, Аманыч и три помощницы мамбы, среди которых мистресс Ариэль. В жертвоприношении участвуют лишь избранные, это огромное доверие.

Всё происходит довольно быстро, после чего тело убитого зверя выносят во двор и обкладывают соломой, которую поджигают. Прогорев, солома опаливает кожу поросёнка, что придаст салу приятный аромат. Этот запах не останется без внимания лоа, и они заберут дух животного. Я спрашиваю Серга: «Как всё прошло?» Он заговорщицки  сообщает, что со зверем ему помогла мистресс Ариэль, а две другие помощницы Твиги собрали кровь поросёнка.

Джей говорит, что собранную кровь чёрного поросёнка Твига намерена использовать в ритуале «Пристальный взгляд Erzulia». В этом ритуале мамбо рисует веве лоа Эрзули кровью жертвенного животного, на своём теле: чуть выше сердца и на лбу. Затем мамбо поёт ритуальную песню, а по окончании песнопения устанавливает контакт с глазами человека, которого хочет заставить влюбиться в себя. Ясен пень, что этим человеком будет Аманыч. Ещё Джей сказала, что Твига хочет использовать смесь «Панацея» – она помогает решить любую проблему. Для изготовления этой смеси берут дурман, серу и мёд. Их помещают в сосуд, который предварительно надо потереть о шерсть чёрного поросёнка, что Твига и не преминула сделать… ну, когда поросёнок был ещё жив. Да уж, теперь Аманыч никуда не денется.

После вызова духов лоа и совершения обряда жертвоприношения начинается торжественный обед. Аманыч на нём предстаёт чуть ли не главным действующим лицом как человек, передавший дух животного в распоряжение божественных лоа. Джей переводит ему с суахили пожелания присутствующих. Тем временем в открытом очаге во дворе дома помощницы Твиги жарят мясо чёрного поросёнка. Сидя за столом, с пальмовым вином, с хлебом mahamri, с фруктами, в ожидании мяса, гости затягивают песню…

Похоже, что все, собравшиеся на церемонию, получают больше пользы от жертвоприношения, чем духи лоа. Ведь гостям достаётся мясо. Лучшие куски предназначены для мамбо, её помощниц и Аманыча.

***

После жертвоприношения black pig Аманыч стал жить у Твиги. Да, божественные лоа знают своё дело. Джей считает, что сработал эффект синергизма: восхождение Аманыча на Килиманджаро плюс магическая сила вуду. Also Jennifer said that we belong Bondye and to Him we shall return.

19.  НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ

Вечер, на экваторе рано темнеет. Мы сидим в ресторане “Karen Blixen – Malindi”, что  на  Lamu road.  Здесь у входа в ресторан стоит слон с громадными бивнями и высоко поднятым хоботом, однако неживой. Мы – это Джей, я, Аманыч и Твига. Твига начала учить русский язык и кое-что по-русски уже понимает. Меня это радует; я надеюсь, что Твига, будучи мамбо, напустит божественных лоа на упырей в Москве. Но это так, к слову. Поглощая яства и ром, мы обсуждаем феномен Karen Blixen. Она – датская писательница, давно умершая. По её роману Сидни Поллак снял культовый фильм “Out Of Africa”. Дом Карен Бликсен в окрестностях Найроби сохранился, и нынче там музей писательницы; район по соседству называется Karen и считается самым престижным пригородом кенийской столицы.

— Аманыч, ты мог бы купить землю здесь, в Малинди… как Карен Бликсен в Найроби, — говорю я, — записать покупку на Твигу, поскольку ты не гражданин Кении; потом делать на этой земле всё, что заблагорассудится.

— И что же делать? — спрашивает Серг.

— Ну как, дом построишь, животных купишь…

— Каких ещё животных?

— Будешь вместе с Твигой выращивать black pigs для жертвоприношений. А хочешь, я отсыплю тебе ведро летающих зверьков – пчёл. Пасеку рядом с домом держать станешь, с твоей-то фамилией сам бог велел. Впоследствии благодарные читатели, вместе с Твигой, откроют в этом доме музей русского писателя Сергея Мёдова… покорителя Килиманджаро, — добавляю я.

— А также человека, кормившего Loa духом чёрного поросёнка, — хихикает Джей.

— Ага, — подтверждаю я, — и пример старушки Бликсен свидетельствует, что музей вполне возможен.

Чувствую, что Серг злится, хотя и не показывает виду.

— Да, землю… можно купить, — произносит Твига, почти без акцента; похоже, она успешно учит русский язык.

— Видишь, — говорю Сергу, — всё сходится. Главное – чтоб благословление было от Bondye. Правильно, Джей?

— Всемогущий Bondye не вмешивается в дела людей. Для этого есть духи Loa, — поправляет меня супруга.

— Certainly, Loa! — восклицает Твига.

— Ну вот, всё просто. Осталось Твиге узнать волю божественных лоа. Мне почему-то кажется, что они с радостью одобрят сделку по покупке земли. А не хочешь землю, то купи себе гидросамолёт и борозди на нём просторы Индийского океана. Во время приводнений сможешь ловить рыбу  прямо  из самолёта.

Джей лыбится и говорит, что на летающей лодке Аманыч с Твигой смогут посещать приверженцев вуду по всему Восточному побережью, спускаясь к ним прямо с неба.

— Да уж… — ухмыляюсь, — дальше Восточного побережья Сергу нельзя, лоа не отпустят.

Мы пьём ром; прищурившись, я пристально смотрю на великого писателя и говорю:

— Серг, может быть, Твига сподобится сделать тебя хунганом. Станешь единственным белокожим священником вуду в наших краях; сможешь привлекать в лоно вуду белых людей.

— Хватит издеваться! — серчает он.

“He cannot be a priest right now,” Twiga says.

— But in the future can he? — пытаюсь я выведать у Твиги.

“Maybe yes… or maybe no,” Twiga answers.

Ответ Твиги (подозреваю, что первая его часть) приводит Аманыча в ярость, он залпом пьёт полстакана рома и молчит.

— Да ладно, успокойся, — говорю, — что ты ещё ждал после жертвоприношения чёрного поросёнка?! Ты же сам согласился, никто не заставлял тебя убивать бедного зверя.

— А кто меня просвещал о двух способах заколоть свинью?

— То была познавательная инфа. И будто ты не представлял, во что всё обернётся. Кстати, в интернете мне попалась статейка про тебя. Кажется, это было на сайте «Московского комсомольца». Там говорилось, что писатель Сергей Мёдов сбежал из России и продался мракобесам из вуду: за чечевичную похлёбку или за тридцать сребреников – точно не помню, это ж не я писал.

Джей хихикает. Аманыч меняется в лице. Твига ничего не понимает, поскольку её знания в разговорном русском весьма ограничены.

— Когда была статья? — только и спрашивает Серг.

— Аманыч! он же шутит, — восклицает Джей, — по-моему, мы допились, и пора на свежий воздух. Такое впечатление, что “Karen Blixen” плохо действует на психику, — заключает моя супруга.

— Серг, разумеется, это фэйк, — говорю, — пусть глупый, но такая газетная заметка вполне возможна, и тебе стоит быть готовым. От комсомольцев станется.

“God in Heaven is looking down and sees everything. A hope that things will change in Russia. Nobody needs Putin’s dictatorship,” Twiga says.

— Ладно, давайте последний тост, — говорю я. — Святой – это тот, кто в преступном государстве ведёт себя как порядочный человек. Святых мало, порядочные люди предпочитают уезжать из нынешней России. А в голове у многих из оставшихся – либо pohuy, либо Кремль. Такую Russia надо обходить за тридевять земель. Возвращаться глупо… это всё равно, что получить печать зверя. Что ж, выпьем за тех, кто уехал. За невозвращенцев!

Чокаемся, пьём, после чего покидаем ресторан, весьма неуютный, на мой взгляд. Потом мы неспешно идём к океану; вечерний Малинди, по крайней мере в центре, довольно хорошо освещён. Дойдя до улицы Серебряного песка – Silversand road – видим, что наш любимый ресторан морской кухни «Старик и море» (“The Old Man & The Sea”) по-прежнему закрыт. Жаль, что эпидемия коронавируса на него так повлияла. Затем идём на берег, долго стоим у воды. Не знаю, что творится в голове у Аманыча, а я точно не вспоминаю русские берёзки и московские пейзажи. Нет у меня никакой ностальгии, как это любят описывать в сентиментальных романах. Хотя, конечно, московская жизнь частенько вспоминается. От прошлого никуда не денешься.

С берега океана мы отправились по домам. Когда мы с Джей попадаем домой, то наши дочери уже спят. Амира, которая сидела с ними, собирается идти в дом к миссис Моне, где она живёт. «Смотри, чтоб тебя не растоптали слоны из Арабуко», —  напутствую её на дорогу, говорю эту фразу по-английски. Принцесса смеётся и уходит. Я же вспоминаю, как она секла розгами в доме у миссис Моны, по приказу Джей, и меня всего передёргивает. Маленькая сучка! Ничего, придёт время… тощая чернокожая обезьянка ещё получит своё.

Дома, усевшись в гостиной, Джей припоминает свой любимый конёк – эпидемию коронавируса. Опять допытывается, что делать. Эпидемия у неё стала таким же фетишем, как BDSM and Loa. Пытаюсь ей объяснить:

— Дорогая, зря ты так волнуешься. Маленькие дети не болеют ковидом, для наших дочерей опасности нет. А что касается прививки для нас с тобой… ну, смотри: бывает городской телефон с электрическими проводами; в девяностые годы в Москве многие пользовались пейджером; теперь есть смартфоны и планшеты. Так вот, вакцины с убитым или ослабленным вирусом – это как городской телефон. Векторные вакцины – “AstraZeneca”, “Jonson & Jonson”, «Спутник V» – сродни пейджеру. Матричные РНК-вакцины – от “Pfizer”, “Moderna” – это как смартфоны и  планшеты. Ты ведь смартфоном пользуешься?

— Ну… — мычит Джей.

— Тогда догадайся, какой вакциной лучше прививаться. В клеточный геном матричные РНК-вакцины не встраиваются, чем выгодно отличаются от любой векторной прививки. Вакцина компании “Moderna” стоит чуть больше десяти долларов у производителя, условия хранения – минус двадцать по Цельсию; вакцину от “Pfizer” хранят при минус семидесяти. Где ты найдёшь в Малинди минус семьдесят? А минус двадцать – это обычный морозильник бытового холодильника. Всё просто. Главное, чтоб было благословление от лоа, хотя и не понятно, от которого из них.

— Милый, твои насмешки над Loa неуместны. Хорошо, что сегодня в ресторане Твига ничего не поняла из твоих разглагольствований по-русски.

— То были не насмешки, а сатира, — говорю я.

— Тоже мне Ильф и Петров! Loa – это тебе не литература, — зло выговаривает супруга. — Видать, я тебя давно не секла, и ты начинаешь забываться.

— С какой стати я должен обожать ваших лоа?! Дженнифер перестала быть моей рабыней, хотя имелся уговор – это раз. С московскими упырями так ничего и не случилось – это два. А ведь ты и Твига обещали…

— Келеме, мчензи! — орёт Джей. — Я обещала, что буду воспитывать в тебе веру в божественных Loa. Сейчас самое время продолжить воспитание. Быстро, идёшь в спальню!

В спальне Джей приказывает мне раздеться и лечь в постель попой вверх. Потом связывает мне руки и ноги, привязывает к спинке кровати. Конечно, я знаю, что будет дальше. She looks at me sadistically, then she says, “I do it, because I enjoy!” After that, she lashes my ass forcefully. At least for thirty times.

— Я воспитываю тебя от имени Loa. Как ощущения? — интересуется Джей в конце порки.

— Ты стерва, обезьяна из Кисуму! — нахально кричу ей.

— Ах так! Обезьяна, говоришь… Тогда продолжим. In such case, I want to have something, a little special for my hubby. So instead of a simple lashing, it will be pegging.

— Нет! Не надо! Я буду тебя слушаться. Прости!

— Okay… — задумчиво произносит супруга, — чтобы удобней было слушаться, я отвяжу от спинки кровати твою ногу. Но только одну. Тебе какую отвязать: правую или левую?

— Нет, не надо!

— Что не надо? Милый, как я смогу трахать, если у тебя связаны ноги?! — картинно изумляется Джей, надевая страпон. — Освобожу тебе левую ногу, хорошо? And let me show you a good time. I hope, that you will be fully milked, your erection isn’t even needed, — ухмыляется она. — Жаль только, что принцесса Амира уже ушла, а то бы я позвала её посмотреть, как обезьяна из Кисуму трахает белого человека…

20.  КАК  ПТИЦА  ФЕНИКС

Аманыч не захотел покупать гидросамолёт и бороздить на нём просторы Индийского океана, как предлагал я. Он даже отказался стать хунганом – священником вуду – как ему предлагала Твига. Сказал, что мы над ним издеваемся. Отвергнув наши предложения, Серг решил посетить остров Сокотра, благо это не особенно далеко, ну… по общеземным масштабам.

Согласно легенде, на Сокотре обитал Феникс – птица с опереньем цвета солнца и багрового заката. Эта птица живёт вечно, сгорая в языках пламени и возрождаясь из пепла каждую тысячу лет. Впрочем, в стихах Dante Alighieri утверждается, что сей процесс случается каждые пятьсот лет. Считается, что легендарный Синбад-мореход однажды видел эту птицу на Сокотре. В христианском мире птица Феникс символизирует триумф вечной жизни и воскрешения. Это символ Христа. А началось всё с Райского сада. Там Ева накормила плодами Древа познаний добра и зла чуть ли не каждого: Адама, всех зверей, птиц. Не поддалась искушению только птица Феникс, в силу чего и сохранила своё бессмертие.

На Сокотру Аманыч решил плыть на корабле из Момбасы. В Момбасе два морских порта: старый – для региональных рейсов и новый порт, откуда суда идут по всему миру. По размеру и грузообороту порт Момбасы – Kilindini – самый большой порт на Восточном побережье и второй порт в Африке после Кейптаунского.

На своём фордовском “Raptor” я везу Аманыча в Момбасу.

— Энди, перестань хасанить, иначе вместо корабля на Сокотру я попаду в Star Hospital к твоим знакомым врачам, — восклицает Серг по дороге из Малинди.

— Я не могу хасанить. Я ж не родился в Мерве, как ты, — отвечаю ему. Впрочем, скорость сбавляю, спешить некуда, Сокотра никуда не  уплывёт.

По приезде в Момбасу Аманыч селится в отель “The English Point Marina”. Классная гостиница. Мы с Джей жили тут несколько дней – в повести «Консуммация в Момбасе». Отель этот находится через залив в километре от форта Иисуса, что воздвигнут португальцами ещё в шестнадцатом веке. До нового порта отсюда не так уж и далеко.

Не знаю, как Аманыч будет искать подходящее судно и договариваться с моряками. Впрочем, по-английски он говорит неплохо, столкуется. Да и человек, покоривший Килиманджаро, приручивший жрицу вуду и накормивший божественных лоа духом чёрного поросёнка (хи-хи!), такой человек не пропадёт.

— Ладно, Серж, удачи тебе на Сокотре, — говорю я  на прощание. — Только выбери надёжный корабль, когда поплывёшь, а не какую-нибудь говёную посудину, что перевернётся при первом же шторме, которые в Индийском океане бывают сплошь и рядом.

— Частенько случается, что конец романа автору неизвестен до тех пор, пока до него не доберёшься, — усмехается он. — Лишь завершаясь, жизнь может приоткрыть сокровенные тайны. А может не приоткрыть…

— Это да, — соглашаюсь я. — Yes, I don’t know how to understand this whole world now.

Аманыч утвердительно кивает в ответ.

Потом я уселся в свой “Raptor”, махнул Аманычу рукой и поехал домой в Малинди. А он пошёл в свой “The English Point Marina”. Русский писатель, не захотевший под конец жизни оставаться в путинской России.

***

Поздний вечер. Наши дочери давно заснули. Мы с Джей съели ужин; его нам приготовила миссис Мона, прежде чем уйти домой. Мы сидим в гостиной, читаем. Разумеется, каждый читает своё. Джей уткнулась в какой-то толстый фолиант, наверняка что-то по филологии, а у меня в руках забавные эротические рекомендации.

— Джей, смотри, что здесь пишут: «Женщину нужно бить плёткой из мягкой кожи. Во-первых, таковое битьё не оставляет на коже любимой женщины рубцов, портящих дальнейшее наслаждение. Во-вторых, плеть как инструмент физического воздействия имеет глубокий смысл, понимаемый подсознательно: плетью хлещут животных и рабов». Согласись, это логично: порка плетью ввергает женщину в рабство. Так было и с тобой.

— Было да прошло!

— Тут ещё написано: «Вы должны показать женщине, что порка является проявлением вашей высшей любви к ней». Понятно?

— Верно! — восклицает Джей, — именно поэтому я и люблю пороть тебя розгами, мой сладкий. Это проявление нашей неземной любви, не так ли? — хихикает супруга. — Хочу пороть тебя прямо сейчас.

— Дорогая, неужели ты думаешь, что лоа одобрят твоё желание?

— Одобрят. Потому что Loa помогают тем, кто в них верит, и не любят тех, кто их отрицает. А ты не веришь в божественных духов, и потому приверженцы вуду по сравнению с тобой – высшие существа.

— Джей, твоя мудрость безгранична. Кант, Юнг, Лао-Цзы и Конфуций нервно курят в сторонке. Ты, будучи обезьяной из Кисуму… небось, обладаешь тайными знаниями? — стараясь быть серьёзным, вопрошаю я. Однако Джей не  проведёшь, она злобно смотрит на меня.

— Опять вспомнил «обезьяну». Милый, очень жаль, что ты не поддаёшься дрессировке; ведёшь себя, как саванные слоны. Что ж, Tembo, иди в спальню и раздевайся для порки. Right now! You will moan under my cane – music for my ears! And you must cum and have milk from your cock. It will be fine!

— Не хочу я никаких caning and milking. Понятно?

— Милый, во-первых, тебя никто не спрашивает, чего ты хочешь. Это приказ. Во-вторых, strong caning will be actually good for you, хотя ты этого и не понимаешь. Мы с тобой по-разному воспринимаем мир потому, что ты из Северного полушария Земли, а я родилась в Южном. Кисуму ведь на пятнадцать миль южнее экватора.

— Джей, да я вообще, может быть, пришелец с другой планеты. Доказать, что я – землянин и рождён от человека, в принципе  невозможно: новые родственники моего отца сожгли его после смерти. Он просил похоронить по христианскому обычаю  в земле, а эти гадёныши сожгли в крематории, поскольку это дешевле. Так что генетический анализ невозможен. Впрочем, точка опоры  у нас одна – Христос.

— Тембо, хватит болтать. Быстро! Go to our bedroom! Ты должен лежать смирно на нашей супружеской кровати, пока я буду связывать тебя. И прекрати кукситься, teaching with the canes пойдёт тебе только на  пользу. Хочу, чтобы ты верил в божественных Loa, а без порки у тебя ничего не получается. Тембо, ну  давай же! После розог буду тебя любить… Да,  молодец! — поощряет меня Джей, когда я отправляюсь в спальню.

Раздеваюсь и голый ложусь в постель, а что ещё делать в  спальне?!

Джей, как всегда, выдерживает театральную паузу. Потом я слышу нарочитый стук её каблуков по полу. Она появляется в спальне в коричневых туфлях на шпильке, в короткой голубой юбке и тёмно-красной блузке, слегка расстёгнутой. В этом одеянии она похожа на разноцветную тропическую птицу, а вовсе не на обезьяну из Кисуму. Вслух я этого не говорю, поскольку в руках у неё bamboo canes, три штуки. Супруга оценивающе разглядывает моё голое тело, кладёт розги на прикроватную тумбочку, вытаскивает из неё две ленты: красную и зелёную; молча, связывает мне руки и ноги. Затем Джей пристально смотрит в глаза – я боюсь её подобного взгляда, дикого и шального. Это похоже на гипноз, от которого никуда не денешься. Такой Джей невозможно не подчиниться, вот и сейчас она приказывает:

— Hubby, держи свою попку повыше! Я знаю, что под ягодицами самое чувствительное место, и я хочу доставать до него. Any questions?

Делаю… как велено. I have no other choice but to endure the shame and pain of caning that my wife has decided to give me.

“Okay! And let’s get started, shall we?” she says.

Супруга зловеще усмехается, и приступает к teaching. She gives the full force strokes. It hurts just like hell. После первых розог, на минуту остановившись, она задумчиво смотрит в пространство, потом объясняет:

— Милый, после строгих розог ты возродишься, как птица Феникс. Чтобы возродиться, вовсе не обязательно плыть на Сокотру.

21.  ТВИГА  В  ЯРОСТИ,  а  АМАНЫЧ  НА  СОКОТРЕ

Итак, Малинди, off Casaurina road, наш дом, начало очередного бессмысленного дня. После утреннего кофе мы с Джей сидим в гостиной. Наши дочери ещё спят, миссис Мона и Амира уже пришли и занимаются всякими насущными делами. Джей снова уткнулась в фолиант – наверняка филологический или по истории литературы – даже не знаю, на каком он языке.

— Джей, у тебя будет помешательство на почве чрезмерного чтения книг, — говорю супруге.

— Fuck off! — беззлобно огрызается она.

— Дорогая, знаешь, почему я не пытаюсь уверовать в лоа или найти их?

Поскольку Джей молчит, я продолжаю:

— Если божественные лоа умны и всесильны, то пусть они сами найдут меня. Однако такого не произошло за все годы, что мы живём здесь. А ведь духов лоа, якобы, бесконечно много – как песчинок на берегу океана на пляже в Ватаму.

— Tembo, не богохульствуй! — откликается супруга.

— Джей, когда ты освоишь русскую лексику? Про всемогущего Bondye я ничего не сказал, а глагол «богохульствовать» имеет касательство к богу. Для замечательных лоа тебе с Твигой следует использовать другое слово. Кстати, как её успехи в изучении русского языка?

— Откуда я знаю. Твига считает, что твой русский друг Аманыч сошёл с ума. Плыть через океан в страну, где идёт гражданская война, это верх безумства. Твига сказала, что на такое способны только crazy Russians.

— Война идёт на материке, — уточняю я, — на Сокотре боевых действий нет, хотя конечно, остров тоже часть Йемена. Над всей Сокотрой безоблачное небо. Аманыч прислал письмо из Hadibu, это столица Сокотры.

— И что же там?

— На английском пишет, наверно в расчёте, что мы покажем письмо Твиге. “Only the very lucky travelers can get to spend several weeks on this land. Besides a few fish, the sea is clear to the sand below. I also found phosphorescence in waves in nights…” — пытаюсь я цитировать по памяти, — ну, и так далее.

— Поехал бы он на Chale Island, что здесь неподалёку на Diani Beach, увидел бы всё то же самое, — заявляет Джей.

— Ещё Аманыч пишет, что на Сокотре редкая сеть дорог, дизельные генераторы для получения электричества, а по улицам Хадибу бродят козы. Он намерен отправиться на соседний в архипелаге остров Kuri, а уже оттуда в Сомали, если получится. Написал, что добираться самолётом через йеменский Seigun проблематично.

Беру в руки планшет Lenovo, открываю Google map. Kuri вместе с островами Darsa and Samha, их ещё называют братьями, входит в Сокотрийский архипелаг. Измеряю расстояние специальной линейкой от Google map: получается, что от Kuri до африканского континента меньше ста миль, если по прямой. «Столько и на лодке Сэма можно проплыть, надо запомнить на будущее», – думается мне.

— Милый, а знаешь, почему во время порки я связываю тебя красной и зелёной лентами? — вопрошает Джей безо всякой связи с разговором о путешествии Аманыча на Сокотру.

Я молчу.

— Зелёной я связываю тебе руки, потому что по мнению врачей… зелёный цвет благотворно влияет на глаза – ты сам это говорил. А ноги связываю тебе красной лентой, чтобы ты боялся порки как огня. Ты ведь не сокотрийский Феникс, а Tembo.

— Джей, медузы практически бессмертны и при этом не имеют головного мозга. Мне кажется, что этот факт должен тебя радовать.

Джей подозрительно смотрит на меня, а я уточняю:

— Чем меньше мозг – тем ближе к бессмертию. Это касается и обезьян из Кисуму.

— Wow! ты ещё поплатишься за «обезьян», глупый тембо, — смеётся Джей…

— Обезьяны являются низшими существами… по сравнению с божественными духами лоа. С этим-то ты не будешь спорить?

— Не буду. Но некоторые обезьяны имеют обыкновение крепко драть белого человека, используя bamboo canes and whips. Кстати, Твига очень зла на Аманыча. Говорит, что решила выдрать его кнутом, если он останется жив на Сокотре и вернётся к ней. Сказала, что крепко выпорет, чтоб было неповадно совершать безумные путешествия на старости лет. С другой стороны, одна хорошая порка стоит двух оргазмов. Не так ли, милый?

Мысленно я представляю, как Twiga has a long whip in her hand and she uses it with force. Картинка не для слабонервных.

— А что будет, если Аманыч не захочет и не согласится? — спрашиваю я у Джей.

— Чего не захочет?

— Этих ваших с Твигой femdom-сценариев.

— Твиге помогут духи Loa.

— Джей, ты и твоя подружка, похоже, перестали отличать жизнь от вуду. Вы ещё не вообразили, что закон всемирного тяготения действует на вас в меньшей степени, чем на всех остальных?

— Твига – мамбо, она доверенное лицо всех Loa и всемогущего Bondye. Она делает то, что могли бы сделать Loa, но доверили делать ей. Понятно, глупый тембо? — визжит Джей.

— Что же Твига не расправилась с московскими упырями? Или она испугалась вместе со всеми лоа?

— Всё ещё будет… — чуть успокоившись, заявляет Джей.

— Ага… У евреев в гитлеровской Германии были лишь два варианта рационального поведения: уехать или взять в руки оружие. Альтернатива – стать пеплом в печах Освенцима. Если б евреи это понимали, то их превратилось бы в пепел куда меньше. С другой стороны, со средневековыми злом, что оккупировало московский Кремль в двадцать первом веке, можно справиться только средневековыми методами. Абсолютное зло нельзя устыдить, а вот духи лоа могли бы тут пригодиться, — усмехаюсь я. —  Но пусть лоа поторопятся, пока чёртовы упыри не начали третью мировую войну – и Господь будет беречь лоа. As for me, I’m sure: мистическая сказка может иметь материальное воплощение. Иногда, upon a time.

***

Мы живём в странное время, и я всё жду, когда оно уйдёт в прошлое, а мы останемся. Впрочем, здесь в Малинди, на Казуарина роуд, почти всякий миууши скажет вам, что не думает о будущем, ведь оно приходит само. Акуна матата!  Ну да, в светлое будущее не нужно ехать, в нём надо стоять.

22.  СОКОТРА  ГЛАЗАМИ  АМАНЫЧА

Я готовлю коктейль «Килиманджаро». Для этого достаю из бара в нашей гостиной бутылку Amarula by "Southern Liqueur Co", а из холодильника ванильное мороженое. Говорят, что «Килиманджаро» был победителем в категории "After Dinner" на конкурсе коктейлей журнала Drinks International ещё в 1999-м году. Что ж сейчас проверим этот «Килиманджаро»…  Когда две порции коктейля готовы, я зову Дженнифер.

— Дорогая! знаешь, почему я приготовил именно «Килиманджаро»?

— Ну… — мычит она и жадно поглядывает на бокалы.

— Ладно, давай сначала попробуем, что получилось.

Сделав пару солидных глотков, Джей заявляет, что ликёра следует добавить. Доливаю Amarula в её бокал и говорю:

— Просьба жены для меня закон. Особенно такой суперсовременной супруги, у которой в чулане хранятся bamboo canes для воспитания мужа, — ухмыляюсь я.

— Не юродствуй, не то действительно высеку. Рассказывай, с чего это мой тембо решил приготовить «Килиманджаро» вместо того, чтобы просто пить Amarula. Слоны поедают плоды дерева Марула безо всякой ванили, — хихикает Джей.

— Ты же знаешь, Аманыч сначала покорил Килиманджаро, а нынче вернулся с Сокотры, через Сомали. Говорит, ему есть, что рассказать и про Сокотру, и про Сомали. Назавтра зовёт нас к обеду в дом Твиги. Серг хочет, чтобы ты переводила на суахили, как в прошлый раз, когда он рассказывал о восхождении на Кили. Я думаю, что про Сомали будет интересно послушать и миссис Моне с Амирой, они ведь давно не были на родине. Серг их обеих тоже приглашает.

— Если пойдёт Амира, то кто будет сидеть с нашими дочерями?

— Ну, есть же Ариэль или твоя новая подруга Зита… придумай что-нибудь.

***

На следующее утро миссис Мона заранее пришла в дом к леди Твиге и приготовила своё знаменитое блюдо «Федерация»: равные порции варёного риса и спагетти вкупе с мясом и тушёными овощами, которые выложены в форме флага на большой овальной тарелке. Ещё Мона испекла лепёшки canjeero с мясной начинкой. На застолье к Твиге, чтобы послушать великого русского мореплавателя, пришёл даже Сэм, хотя он и недолюбливает Твигу из-за религиозных разногласий; ну, и разумеется, пришли мы с Джей плюс принцесса Амира.

Когда все расселись за столом в большом зале, Мона подаёт «Федерацию» каждому из нас. Аманыч ставит на стол две бутылки джина “Kensington”, стаканы, тоник. Сначала пьём за возвращение путешественника в Малинди целым и невредимым. По всему видно, Твига очень рада, что Аманыч вернулся к ней. После джина с тоником, когда все отведали сомалийские яства, приготовленные миссис Моной, Серг начинает свой рассказ:

— Яхта “Blue Dream”, на которую я сел в Момбасе, придя на Сокотру, встала на рейде порта Howlef. Этот порт, а точнее просто пирс, находится на несколько километров восточнее столицы Сокотры Hadibu; раньше город назывался Tamrida. Визу на Сокотру я оформил заранее по копии паспорта; впрочем, по местным правилам получить разрешение сойти на берег можно и не имея йеменской визы. Я попрощался с капитаном яхты и вперёд – на лодке к пирсу, покорять столицу. Валюта на Сокотре – йеменский риал; есть банкоматы, принимающие карты VISA, а интернет довольно медленный. Часто Сокотру именуют как обитель благодати, так этот остров называли в древности. Тогда на Сокотре было много христиан. Сейчас одни арабы. У местных стандартное приветствие, как и во всём арабском мире: As-salamu alaykum that means "Peace be upon you".

Джей переводит рассказ Аманыча на суахили, после чего он продолжает:

— Вообще-то, Сокотра – это Йемен, независимость Йемен получил в 1967-м году, а потом на острове появилась военно-морская база СССР, остров закрыли для иностранцев. Вот такая была независимость… Нынче на Сокотре ислам. Алкоголя нигде нет. Женщин фотографировать нельзя, как и во всём Йемене, иначе можно получить камнем в лоб. По-английски мало кто говорит, приходилось искать собеседников, знающих английский. Сокотрийский язык совершенно непонятен, а письменность на сокотрийском появилась всего десять лет назад. В то же время среди населения издавна были устные предания, похожие на европейские. Есть сказка про Золушку, в сокотрийских сказках она зовётся Mehazelo. Меня спасало то, что в Хадибу немало переселенцев из соседнего Сомали и даже из Кении, с ними удавалось объясниться.

Услышав про Кению, Сэм предлагает выпить ещё раз за русского путешественника, который доплыл из Кении на Сокотру. Дружно пьём: все, за исключением Амиры, она употребляет только тоник. Промочив горло, я задаю Сергу сакраментальный вопрос: удалось ли ему найти Феникса, как в своё время это сделал Синбад-мореход?

— Socotra today is kinda like cheese in mousetrap, — отвечает Серг in English, после чего переходит на русский: — Еле унёс ноги из мест обитания этой замечательной птахи, просто так с Сокотры не выберешься, не на чем. Хотя… у Феникса губа не дура – знает, где лучше всего жить и возрождаться из пепла; природа на Сокотре – как в раю. На южном берегу Сокотры дюны из белоснежного песка, на северо-востоке острова – очень высокие дюны после летних муссонов, центральная часть острова гористая, со всякой экзотической растительностью. На Сокотре испокон веков не было крупных травоядных животных, потому сохранились растения, которых нет на материке. Их некому было сожрать. Особенно восхитило «бутылочное дерево». Действительно, оно похоже на пузатую бутылку, его цветы красные или бледно-розовые. Другое название у бутылочного дерева – «роза пустыни». На Сокотре климат тропический пустынный плюс муссоны, бывают сильные штормы, и тогда из Хадибу трудно выбраться на материк – в Йемен или в Сомали. Что же касается животных, то коз, ослов, коров и верблюдов несколько сот лет азад завезли на Сокотру люди, а уж потом эти травоядные расплодились на острове. Теперь они основной источник пропитания для местных. Из незавезённых млекопитающих на Сокотре только летучие мыши да цивета.

— Что такое цивета? — спрашивает Джей.

— Дикий маленький хищник, на картинках он похож на кошку, я сам зверя не видел, что и к лучшему: местные считают, что через цивету всякая зараза от летучих мышей передаётся людям.

— Ага… как коронавирус, — говорит Джей, — если, конечно, его не изобрели китайцы.

— В море добывают жемчуг, — продолжает рассказывать Аманыч, — на Сокотре жемчуг чёрный со свинцовым отливом, но стоит дорого, я не стал покупать. А сама столица Хадибу – это нечто: настоящая деревня, десять тысяч жителей, незамысловатая гостиница, в номерах вместо кондиционера стоят вентиляторы, по улицам бродят козы, мусор повсюду. У домов плоские крыши; чуть ли не в центре свалка автохлама, хотя подозреваю, что все эти раскуроченные машины кому-то принадлежат, а не брошены просто так.

— Нынешняя гражданская война в Йемене… как влияет на жизнь в Хадибу? — спрашиваю я.

— За год до моего приезда пришли сепаратисты из Южного Йемена, местную власть разогнали, но очень быстро ушли; кажется, их заставили убраться саудиты. И всё стало по-старому. А ещё раньше арабы из Эмиратов брали под свой контроль местный аэропорт, но тоже довольно быстро оставили Сокотру в покое. Это рассказал мне сомалиец, лет десять живущий на острове. Из Хадибу я отправился на северо-западную оконечность Сокотры в Qulensya, куда ведёт одна из немногих дорог. Сокотра гористый остров, дорога идёт по берегу, мимо аэропорта. Аэродром имеет очень приличную взлётно-посадочную полосу – три тысячи метров, асфальтированное покрытие, но когда там бывают самолёты… одному Аллаху известно. Поэтому я решил возвращаться морем, через Сомали. Сначала перебрался на соседний остров Kuri. Остров маленький, на нём всего три рыбацкие деревни, однако весьма живописный; есть и скалы, есть и бесподобные песчаные пляжи. Туристов нет. Когда на Сокотре была советская военно-морская база, то сюда никого не пускали,  а теперь ислам и гражданская война на материке.

Аманыч делает паузу в рассказе. Мы доедаем «Федерацию» миссис Моны, кушанье огромное, лично я запиваю его джином с тоником. Подкрепившись яствами сомалийской кухни, Серг продолжает повествование:

— На Kuri я договорился с рыбаками, чтобы доставили меня на сомалийский берег, в деревню Tohen, куда чуть больше ста километров. Хорошо, что не было шторма, и что лодочный мотор не сдох в пути, иначе на такой лодке точно утонули б. Судёнышко было утлое, по сравнению с ним лодка Сэма настоящий океанский лайнер, — говорит Аманыч, и Сэм снисходительно улыбается. — Дальше было каботажное плавание до границы с Кенией, — заключает Серг.

“What about Somali?” Mona asks him.

— I didn’t see Somalia’s pirates, — усмехается Аманыч, — in Tohen… там меня не похитили; наверно, решили, что я русский шпион и опасались длинных рук Кремля. Все помнят о шурави, воевавших в Афганистане, это ж мусульманский мир, где ничего не забывают. Впрочем, в целой Африке нету грозней Сомали – так писал Николай Гумилёв в начале прошлого века.

Переводя фразы Аманыча на суахили, Джей добавляет, что Гумилёв – русский поэт, сто лет назад он путешествовал по восточной Африке. Затем Серг уточняет:

— Сам по себе Тохен – крошечная деревня: мечеть, едальня и больше ничего; находится в пяти или шести милях от знаменитого мыса Guardafui  при входе в Аденский залив. На оконечности мыса сохранился старый маяк, его поставили во времена Муссолини, когда Южное Сомали было итальянской колонией. Маяк внушительный, построен из камня, называется Francesco Crispi. Он давно не работает, а итальянские власти тщатся объявить его объектом Всемирного наследия.

— Хотят, чтобы муссолининское наследие стало всемирным? — усмехаюсь я. — А что с них возьмёшь: потомки фашистов эти итальянские власти!

Джей по-прежнему переводит с русского на суахили. Сэм, Твига, миссис Мона и Амира внимательно прислушиваются. После чего Мона неодобрительно поглядывает на нас с Аманычем. Хотя, может быть, она просто вспомнила своего умершего мужа – итальянца – и огорчилась. Лично я не умею считывать эмоции с мордочек чернокожих самок. Надеюсь, что Серг научится, потренировавшись на леди Твиге. Он тем временем наполняет стаканы джином “Kensington” всем желающим и предлагает выпить за спокойную Кению, где акуна матата и лишь коронавирус доставляет неприятности. Дружно пьём джин, одна Амира по-прежнему употребляет исключительно тоник. Я же, глотнув чистого “Kensington”, громогласно заявляю:

— Итак… Феникса ты не нашёл; видел чистое море, фосфоресцирующие волны в ночи, как ты сообщал нам в письме, коз на улицах Хадибу, заросли бутылочных деревьев, примитивные рыбацкие деревни и фашистский маяк в Сомали. Ну, и ЗАЧЕМ ты так далеко плавал? рисковал, истратил два месяца жизни? Или ты хочешь написать роман под названием “Fear of Socotra” и получить очередную премию «Новый русский бестселлер»? — хихикаю я.

— Причём здесь роман, премия?! — морщится он, — Энди, я знаю, что год назад ты и Дженнифер поднимались на гору Кения, встречали там восход солнца. ЗАЧЕМ?

Эти два «зачем» – моё и его – повисают в воздухе. И нет на них ответа. А божественные духи лоа, которых якобы бесконечно много, не спешат прийти на помощь с истолкованием.

23.  МИСТРЕСС  АМАНДА  ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Здесь, в пригороде Малинди, время иногда словно засыпает, превращается в застывший студень, и день сегодняшний оказывается клоном вчерашнего, позавчерашнего и так далее. Акуна матата! Здесь, в Малинди, безвременье возникает сплошь и рядом. И тогда приходит тоскливая усталость от прошлого, и хочется разбавить застоявшееся Время крупинкой чего-то нового. Хочется увидеть поток Времени, стать причастным если не к вечности, то хотя бы к преображающемуся настоящему. Иначе ждёт тебя ужас небытия.

— Энди, тебе не кажется странным, что в двадцать первом веке самое главное – будет ядерная война или нет, то есть про жизнь каждого – решает один бесконтрольный человек, сидящий в московском Кремле: разведённый и ужасно старый, — говорит Джей, отложив в сторону очередной из толстенных фолиантов, которые она обожает читать.

— Ага, кажется… — отвечаю я, — но что взять с убийцы по версии Джо Байдена?! А Россия была да и остаётся экспериментальным государством: в советской России эксперимент ставили большевики, и он имел идеологическую основу; нынче эксперимент ставят чекисты, безо всякой идеологии. Ты за большевиков али за чекистов?

Джей мычит что-то нечленораздельное, наверно на суахили… ну, а я продолжаю просвещать свою белокожую обезьяну из Кисуму:

— Ты бы ещё про выборы в Госдуму России вспомнила. Если б от выборов что-то зависело, то простым людям, обывателям, не дали бы в них участвовать. Другое дело уличные акции. У оппозиции в Москве появился лозунг: «Свободу Навальному, Путина в тюрьму». Такой плакат даже на Красной площади в Москве красовался. Целых десять секунд. Секунд! А потом полицаи его растоптали, активистов увезли в местный околоток. Однако видео всего случившегося кто-то успел заснять и выложил в интернет.

 — И что теперь делать?

— Это ты у Чернышевского почитай, — усмехаюсь я. — С диктаторами бессмысленно играть по их правилам. Остаются массовые забастовки и сильные профсоюзы,  отказ от сотрудничества с властью, максимальная международная изоляция режима… всё давно  придумано. А ещё в мире случаются войны между гражданами одной страны и госперевороты: военный, фашистский, большевистский. Никогда не слышала про такое?

Джей какое-то время молчит, а потом, словно позабыв все мировые проблемы, заявляет:

— Милый, миссис Аманда… надеюсь, ты ещё помнишь её, возвращается в Штаты.

— Да уж, её забудешь… и откуда она возвращается? Разве она не в Америке?

— Она возвращается из Австралии, последний год жила in Brisbane, а по дороге в Америку решила заехать к нам.

— Она, небось, занималась воспитанием австралийских мужчин? Или переключилась на женщин? — ухмыляюсь я.

— Спроси у неё сам, при встрече.

— Что ж, я могу её встретить. Теперь, когда у нас есть фордовский Raptor… Она самолётом или, как Аманыч, предпочитает путешествовать по воде?

— Разумеется, самолётом. В email она сообщила свой маршрут: «Брисбен – Дубай – Аддис-Абеба – Момбаса», прилёт послезавтра, по расписанию – в двенадцать тридцать.

***

В назначенное время я встречаю миссис Аманду в зале прилёта Moi International Airport. Веду её на автомобильную стоянку к своему фордовскому хищнику. По дороге из Момбасы, когда Raptor движется домой в Малинди, Аманда спрашивает про наших дочерей. Растут, — говорю.

— Будут ли они гражданками Кении? — уточняет Аманда.

— Будут, почему нет?! По конституции Кении двойное гражданство можно иметь до совершеннолетия. А потом сами решат, нужна ли им Россия.

— Как поживает твой чернокожий лодочник, с которым я чуть было не утопла? Плавает ещё?

— Госпожа Аманда, как можно утонуть на мелководье при отливе, да ещё с таким превосходным мореходом, как Сэм?!  В Ламу Сэм купил новую лодку, перегнал её в Малинди, поставил три мощных мотора… Сейчас его лодка самая быстрая у нас в Ватаму.

— А ваша сомалийская экономка… Мона, правильно? трудится у вас?

— Да, миссис Мона с нами, теперь ей помогает племянница Амира.

Ещё Аманда спрашивает про ресторан морской кухни on Silversand road, куда мы водили её пару раз в прошлый приезд. Да, был “The Old Man and The Sea”, — говорю ей, — но Старик вкупе с морем не пережил эпидемию коронавируса; теперь мы ходим в ресторан “Karen Blixen”, который назван в честь датской писательницы, но там хуже…

Мы приезжаем домой ближе к ужину. Миссис Мона и Амира уже ушли домой. Джей очень рада, увидев Аманду, они даже расцеловались. Потом Джей накрывает праздничный стол в гостиной, приносит пузатую бутылку с пальмовым вином из холодильника.

— Как Брисбен? — спрашивает за ужином Джей.

— Нормальный средний город, два миллиона жителей, находится на берегу Тихого  океана, субтропический климат, но летом в сезон дождей – в январе и феврале – бывает больше тридцати градусов по Цельсию; это ужасно. Впрочем, в Брисбене есть несколько неплохих парков, где можно отдохнуть в жару, — рассказывает Аманда. — В Брисбене будут летние олимпийские игры, но состоятся они в австралийскую зиму – Брисбен в южном полушарии; хотя, надо ещё дожить, игры собираются провести в 2032-м году. Что ещё… денежные банкноты сделаны не из бумаги, а из тонкого пластика, их называют aussie; самая маленькая банкнота в пять австралийских долларов, один и два доллара – это монеты. В городе большой аэропорт, он был открыт почти сто лет назад, в Европу можно лететь самолётами Qantas, Emirates Airline, Etihad, а можно через Гонконг или Сеул.

— Что за люди в Брисбене? Потомки бывших каторжников? — хихикает Джей.

— Чёрт их знает… на этой территории обитали аборигены, их зовут австралийскими бушменами, а в начале девятнадцатого века на месте города – да, действительно была колония для ссыльных. Сейчас все говорят на Australian English, which involves Broad Australian and General Australian. Но надо привыкнуть: How much is it? – Owmachizit? and That’ll be eight ninety – Attlebee ateninee, — кривляется Аманда. — Ну, и всякие австрализмы типа g’day от “good day”, произносят как gdaɪ; документация – doco, перекур – smoko, женщина – sheila от женского имени, а вещь, которую надо вернуть, называют boomerang. Есть ещё Australian Aboriginal English у аборигенов… так этих вообще не поймёшь, говорят на каком-то птичьем языке, можно лишь догадываться, чего хотят. Дикие люди… Ещё я встречала местных немцев, итальянцев, китайцев. Но австралийские мужчины ужасно скучны, у них нет фантазии. В отличие от русских, — улыбается Аманда и смотрит на меня.

— Тогда почему бы тебе не вернуться в Москву? — интересуется моя жена.

— Это всё равно, что к саудитам… лучшие русские давно уехали из-за диктатуры KGB, — заявляет Аманда, — они теперь в Штатах, в Лондоне, в Париже, в Риме, да где угодно, но только не в Москве.

— В Брисбене есть последователи вуду? — неожиданно спрашивает Джей.

— Там чего угодно исповедуют, плавильный котёл религий, — смеётся Аманда. — Ещё у них есть “Waltzing Matilda” – танцы с Матильдой, неофициальный гимн Австралии, хотя «Матильдой» в этой песне называют заплечный мешок бродяги.

— И что, эта песенка очень популярна? Я когда-то её слышала, — вспоминает Джей.

— Да, в Австралии в штате Квинсленд есть музей «Матильды», там выставлена  рукопись автора с нотами песни. А текст хорошо известен в англоязычных странах, похож на балладу. Если перевести на русский, то будет так…  Бродяга – a jolly swagman – присел отдохнуть под эвкалиптовым деревом у озера.  Развёл костёр, поставил чайник, поймал пасущегося барашка, засунул его в мешок, но тут пришёл скотовод с полицейскими. Бродяга им крикнул “You’ll never catch me alive!” и, прыгнув в озеро, утопился. С тех пор его призрак бродит вокруг озера с мёртвой водой: “You’ll come a-waltzing Matilda, with me.”

— По-моему, эта песня – детский лепет, — говорю я.

— В лесу родилась ёлочка – тоже детский лепет, — парирует Аманда, — в подобных песенках главное – это запоминающаяся мелодия.

— Вот, вспомнила, — говорит Джей, — film “On the Beach” по роману Невила Шюта, там  мелодия “Waltzing Matilda” идёт как тема фильма.

И я тоже начинаю припоминать великий роман Шюта «На берегу»...

Потом, под конец ужина я спрашиваю:

— Миссис Аманда, радость от жизни в Брисбене осталась?

“Hm-m-m,” she says, “this is interesting. I don’t know for sure. Maybe yes, but it was better in Moscow.”

— Собираешься когда-нибудь ещё оказаться в этом австралийском местечке? — интересуется моя супруга.

— Если только посмотреть Олимпиаду, — отвечает Аманда, — но это ж когда ещё будет.

***

— Миссис Аманда приближается к идеальной  фигуре и… выходит за рамки моего эстетического восприятия, — говорю я Джей, когда после ужина наша старая знакомая ушла в предназначенную ей комнату для гостей на втором этаже.

Джей удивлённо смотрит на меня, а я поясняю:

— С точки зрения математиков идеальная фигура – это шар. Хотя, конечно, вес марлина Аманде ещё не доступен.

Джей кривится и сообщает мне, что я похож на тембо, стёршего весь комплект своих зубов по шестому разу, после чего новые не вырастают. В результате слон тощает от голода, — просвещает меня супруга.

— Но ведь слоны могут питаться алкоголем, поедая перезревшие плоды маруло с забродившим соком. Сто грамм спирта по калорийности заменяет хороший обед… для обезьян, — уточняю я.

— За «обезьян» и за пьянство тебя, тембо, следует пороть розгами, и миссис Аманда мне поможет. Понятно?

— Джей, тебе надо проникнуться тайной и смыслом святого Креста, — отвечаю я; потом поясняю: — Крест разрушает идолов, а твои идолы – это ложные ценности, BDSM. Священный Крест поможет тебе обрести подлинный смысл жизни.

— Ага… — хихикает она, — крест использовался для казни Иисуса, с таким же успехом можно поклоняться виселице или гильотине.

— Дорогая, в тебя снова вселился диавол, и с этим надо что-то делать. Тебе поможет только экзорцизм. Невозможно спасение там, где нет истины, а вместо веры во Христа – ересь и мракобесие. А ведь Христос ходатайствует о нашем спасении. Ты, Джей, не ценишь его заботу. Веруй во Христа, который есть хлеб жизни, и он воскресит тебя в последний день. Истинно говорю.

— Эй, хватит глумиться! — кричит мне Джей…

Конец эпизода.

24.  ВОСПИТАНИЕ  ВПРОК, С  АВСТРАЛИЙСКИМ  АКЦЕНТОМ

С утра льёт аутентичный кенийский дождь. Я занимаюсь мелким ремонтом своего фордовского хищника. Мокнуть не хочется, гаража у нас нет, поэтому делаю то, что можно починить, сидя в салоне авто. Из машины мне видно, что после утреннего кофе Джей и миссис Аманда сидят в гостиной и увлечённо болтают; небось, перемалывают косточки общим знакомым; короче, бездельничают. Затем миссис Аманда идёт в детскую комнату посмотреть наших дочерей, знакомится с принцессой Амирой, которая пришла их нянчить.

Когда все мыслимые действия в доме завершены, фордовский Raptor везёт сквозь дождь меня, Джей и Аманду в город. Картинка, которую мы наблюдаем из окон авто, явно не для невротиков – кажется, что небесная вода стоит сплошной стеной. Через полчаса езды я паркуюсь on Lamu road впритык к какому-то навесу, чтоб не очень сильно намокнуть, после чего мы заходим в ресторан “Karen Blixen – Malindi”. Джей знакома с владельцами этого заведения – с госпожой Тициан и её мужем Роберто. Они большие оригиналы. Once they said, “If you want to order crocodile, you have to order it one day in advance”. Мясо крокодила мы с Джей заказывать не собираемся, даже для того, чтоб удивить Аманду, а вот что-нибудь из морской кухни нам подойдёт. They have great variety in the menu but mostly Italian.

Вообще-то, “Karen Blixen” – это место встречи для всех местных итальянцев. So, in “Karen Blixen” they have a section with comfortable chairs and coffee table and in this place we have our talking, пока ждём заказанный обед. Пьём кофе, и миссис Аманда спрашивает:

— Дженни, как в последние годы ведёт себя твой муж?

Джей усмехается, пристально смотрит на меня, говорит:

— Иногда приходится воспитывать… для этого храню в чулане связку bamboo canes или пользуюсь твоим подарком: spanking loop.

— Oh! — восклицает Аманда, — я готова тебе помочь.

— Тогда давай попробуем как-нибудь вечерком… когда мои девочки будут спать, им ещё рано видеть жёсткий femdom.

— Эй, вы – две сумасшедшие бабы! — кричу им, — вы охренели! с какой стати меня пороть?

— Келеме, мчензи! — шипит Джей на суахили. — Видать, ты забыл, как и почему Аманда секла тебя в Москве, а потом воспитывала тут, в Малинди. Забыл? — визжит Джей, благо поблизости никого нет,  да и к тому же по-русски здесь не понимают. — Теперь миссис Аманда начнёт воспитывать тебя впрок, на будущее, а ты будешь целовать ей руку в благодарность за порку. Понятно?

Потом, успокоившись, Джей примирительно заявляет:

— Милый, ты ведь сам не раз повторял, что в светлое будущее не нужно ехать, в нём надо стоять. Вот… впрочем, пороть тебя будут в положении лёжа, на супружеской кровати. Our erotic Andrew’s Cross во дворе не годится, нынче там слишком мокро. Аманда, я правильно говорю?

— Да, верно; его надо воспитывать, as every guy, — Аманда утвердительно кивает в ответ. — Сколько розог он получал за один раз? Максимум?

— Не так давно Амира дала ему сто розог по моему приказу.

— Сто розог от той тщедушной няни, что сидит with your children?.. Это не порка, а весёлая игра. It’s an erotic role play, — улыбается Аманда и испытующе смотрит на меня. Потом строго заявляет: — Реальное воспитание for disobedient guys начинается с двухсот розог. I am ready to hit him until he stops feeling his body from severe pain. I’ll make him think about the things he did wrong. And when I finish the punishment, he will kiss my hands as thanks a lot.

— Джей, сколько весит среднее облако из тех, что нынче поливают нас дождём? — вопрошаю я, чтобы сменить тему.

Аманда хмыкает, Джей молчит.

Пытаясь развлечь дам, я безапелляционно заявляю:

— Среднее по размерам кенийское облако весит, как сотня слонов. Или как полтыщи твоих любимых ипопо, Джей. Ничего удивительного, что в сезон дождей в Малинди довольно хреново.

— Тут, по крайней мере, не холодно… по сравнению с Европой. Про твою Москву зимой я даже не вспоминаю, — откликается Джей.

— Это да, — соглашаюсь я, — только тут в сезон дождей пойти некуда. Книжный магазин в районе аэропорта да «Карен Бликсен», и всё. Даже жертву божественным духам лоа в такой ливень не принесёшь.

— В Малинди есть итальянские казино, — неожиданно проявляет свою осведомлённость Аманда. — Наверняка, там толпы людей.

— Ага, — говорю, — толпы. Народы банту не ходят в казино, у них нет долларов, и туристов в сезон дождей, да ещё в эпидемию коронавируса – тоже нет. Там сейчас шаром покати.

— Значит, надо переключиться на  домашний театр, — хихикает Джей.

Я настороженно молчу, и в этот момент нам приносят заказанный обед.

Потом, насытившись ресторанными яствами, мои дамы продолжают эксплуатировать тему. Я, как могу, пытаюсь их отвлечь.

— Миссис Аманда, чем вы целый год занимались в Брисбене? Воспитывали австралийских мужчин… или трахались с ними?

— Hey, guy! Choose your words! — злится миссис.

— И всё-таки? зачем надо было ехать в такую даль? — не сдаюсь я.

Тут Аманда переходит на русский язык и сообщает мне: «Много будешь знать, скоро станешь старым».

…Когда мы возвращаемся домой после обеда в “Karen Blixen”, дождь по-прежнему льёт, не утихая ни на минуту.

«Горе! Горе! Крокодил

  Солнце в небе проглотил!» — декламирует Джей, после чего спрашивает меня:

— Трахаться хочешь?

— В смысле, ебаться? Конечно. С кем?

— Разумеется, со мной, а не с Амандой… Так вот, милый, прежде чем мы будем трахаться ночью, сегодня вечером тебя ждёт порка розгами. Аманда будет воспитывать тебя впрок, чтобы ты всегда был моим послушным мужем. Понятно?

— Ага… может быть, и ебаться мы станем втроём? Или хотя бы я буду ебать тебя в присутствии миссис.

— Ты осёл и болван! Я всё расскажу Аманде; как ты слышал, она грозилась дать тебе двести розог. Ты их получишь!

— Джей, ты сумасшедшая обезьяна! — кричу ей, однако она не унимается.

— Вечером, когда уснут наши дочери, Аманда влепит тебе двести strokes with bamboo canes. Ты можешь отказаться, но тогда ночью не сможешь трахать сумасшедшую обезьяну, как ты выражаешься.

— Дорогая, Господь в силу своей неизъяснимой мудрости сделал тебя моей женой и одновременно слабоумной. Ночью я возьму силой обезьяну из Кисуму по имени Джей.

— Тогда завтра миссис Мона с Амирой, Аманда и я засунем тебя в станок для воспитания, что давно стоит без дела под большим деревом рядом с автомобилем. И будем трахать тебя с помощью дилдоу, поочерёдно… потом пороть кнутом, по очереди. Лучше соглашайся сегодня вечером на розги Аманды, милый, — уговаривает меня супруга.

— Джей, ты – роза моей жизни, луна моей ночи. Может быть, не надо? — жалобно так вопрошаю.

— Что не надо?

— Ну, этот домашний театр с розгами…

— Милый! Когда ещё представится случай, чтобы миссис Аманда показала своё филигранное искусство?! К тому же это так волнительно: я обожаю смотреть на порку своего мужа, когда его воспитанием занимается опытная мистресс.

***

Вечер. Эдакая трансакция повторяется в нашей супружеской жизни уже который раз: я лежу на кровати – absolutely naked, on my belly; Джей связывает мне руки и ноги, привязывает к кровати. Потом, отступив в сторону на пару шагов, она оценивает содеянное, цокает языком. Похоже, что ей нравится. Так же, как нравится и миссис Аманде, сидящей в кресле у окна нашей спальни.

— Милый, я хочу, чтобы ты всегда был послушным и нежным мужем. И не грубил мне, — заявляет Джей. Затем подходит вплотную к кровати, наклоняется и шепчет мне на ушко:

— Мой сладкий, ты возродишься, как птица Феникс; двести розог – совсем небольшая плата. После чего тебя ждёт моя любовь.

Миссис Аманда с задумчивым видом вперилась взглядом в окно, хотя непонятно, что можно увидеть в густой экваториальной темноте кроме звёздного неба. А сегодня и звёзды закрыты тучами. Длинные ноги Аманда выставила словно на показ; всё-таки до фигуры шара ей ещё далеко. Оторвав взгляд от окна, миссис заявляет:

— Ни один мужчина после того, как кончит, не хочет порки.  Man’s milking чертовски повышает эффективность наказания. Дойка мужчин – это обязательная процедура before severe punishments. In Brisbane… мне было так весело наблюдать, как они извиваются и морщатся у меня под плетью после дойки. Дженнифер! надеюсь, тебе будет не трудно взять у супруга молоко?

Джей утвердительно хмыкает в ответ.

— Нет! — ору им и дёргаюсь всем телом, — я не хочу milking!

— Мальчик, лежи спокойно! — увещевает меня миссис Аманда. — Чем быстрее ты кончишь в руках у жены, тем будет лучше для тебя. Хорошо понял? — угрожающе спрашивает она.

Джей хищно смотрит на меня, надевает тонкие латексные перчатки, смазывает их кремом из флакона, лезет своими лапами мне под живот и принимается за handjobs. Если смотреть со стороны, то картинка получается не для слабонервных. Хотя довольно приятно, и лишь присутствие миссис Аманды смущает меня, добавляя толику стыда. При таких обстоятельствах Джей быстро добивается успеха…

— Hubby, ты великолепен и быстр, как подросток, — не скрывая улыбки, заявляет супруга. Она хочет сказать что-то ещё, но мы слышим, что наши дочери проснулись, младшая плачет… и Джей убегает, чтобы их успокоить. По опыту знаю: это надолго.

Миссис Аманда по-прежнему сидит в кресле у окна. Bamboo canes из чулана Джей заботливо положила на прикроватную тумбочку ещё в начале вечера; spanking loop висит на стене в спальне. Кажется, что время застыло, потому что минута идёт за минутой, и ничего не происходит. Аманда воспитывает ожиданием предстоящего. Наконец, она отводит взгляд от окна, встаёт из кресла, плотно закрывает дверь в спальню, берёт в руку розгу, снимает со стены spanking loop.

— Мальчик, мы с чего начнём? Давно не видела, как ты виляешь попкой.

— Миссис Аманда, высеките меня нежно, — говорю ей.

В ответ она громко смеётся и переходит на свой родной язык:

“I did not want to be too brutal today… but you changed my mind. I’ll whip your worthless ass roughly and make you suffer as much as possible. You need a lesson!”

Потом, ухмыляясь, говорит по-русски (наверно, для того, чтобы я лучше понял):

— Надо не только веровать во Христа, но и уметь страдать за него.

— Миссис Аманда, в таких взглядах есть что-то средневековое – с тех самых времён, когда Галилей томился в заточении.

— Мальчик, тебе пора закончить философствовать, лёжа передо мной связанным и с голой попкой, — жёстко обрывает она. — На мой взгляд, наилучшее лекарство for stiff guys: ремень, розги и крапива. Но крапивы тут у вас нет, поэтому будет one hundred strokes with spanking loop и сто розгами. Мужчина должен ягодицами ощущать, кто хозяин в доме и подчиняться своей жене.

Выдав эту сентенцию, Аманда снова переключается на English, “Now you’ll get to know me better after Brisbane. Be sure, I’ll turning your ass into a red mess, and you won’t be able to sit down for a week after I’m finished. This isn’t a sex play – it’s the management. So, say a number after the each stroke and say thank you too!” Amanda tells me. “Did you understand?”

“Yes, mam,” I say.

“Okay, no more discussion, let’s get started!” she says.

Then she begins teaching. After her first stroke I say, “One. Thank you, mam!” She continues, and I say, “Two. Thank you, mam!” After that, other strokes hit my ass. Mistress Amanda is getting angrier and angrier; her strokes are getting harder. She used her brutal strokes to destroy my ass for half an hour. Эта старая обезьяна, после Брисбена и опытов с австралийскими мужчинами, превратилась в сущую мегеру.

25.  ВОЛШЕБНАЯ  СИЛА  ВУДУ

— Что нового слышно о психушке с ядерным оружием и про её кормчего? — огорошивает меня миссис Аманда за утренним кофе, на третий день пребывания у нас в гостях.

— Госпожа Аманда, вы имеете в виду заведение с численностью сто сорок шесть миллионов человек?

— Да, Энди. Про другие психушки ты вряд ли что-нибудь знаешь.

— Что ж… там сейчас царит страх: страх среди элиты, страх среди простых людей; страх заболеть ковидом, страх угодить в тюрьму, страх потерять работу, свой бизнес и капитал, страх новой большой войны. Этот страх сеет кормчий, ведь после двадцати с лишним лет своего мудрого правления ему не удержать власть без запугивания всех подряд. Коронавирус стал ему как подарок: можно хладнокровно сидеть в своём бункере, контролировать властную вертикаль, при этом ни за что не отвечая. Нынче в Москве чрезвычайная неустойчивость бытия, одна сплошная херня. Ясно, что Путин и его престарелые дружки – это пережиток прошлого, но пережитки всегда отчаянно цепляются за живых людей, пытаясь утащить их вместе с собой. Утащить в ад. Кремлины они и есть кремлины. 

— Надо признать, что оставшиеся в России русские просто-напросто трусливы, — говорит миссис Аманда.

“Who knows, who knows… Watch and wait!” I answer her.

— Энди! — вступает в разговор Джей, — леди Твига говорит, что узнала у божественных Loa, когда они расправятся с московскими упырями.

— И когда же? — усмехаюсь я.

— Твига, сказала, что Loa обеспокоены ковидом в южной Африке, но потом…

— Потом суп с котом; этого она тебе не сказала? Или её знание русского языка ещё не достигло уровня поговорок.

— С Твигой я общаюсь на суахили, там нет супа с котом.

— Там… — передразниваю я, — замечательно. Однако насчёт ковида ваши лоа беспокоятся попусту. Никто не в силах победить коронавирус – это всё равно как если б пожарные собрались потушить вулкан. Кстати, Джей, твой любимый угандийский солдат Museveni  заявил, что поскольку идёт коронавирусная  война, то свобода, еда и школы для детей не нужны.

— Энди! —  удивляется миссис Аманда, — может быть, ты неправильно понял его английский, ведь Мусевени президент.

— Ага, неправильно. И как надо перевести его фразы: “During a war, you don't insist on your freedom. During a war, you don't worry about your children not going to school. During a war, you don't complain of hunger.”  Война у этого угандийского старика – коронавирусная. А про своего оппонента на президентских выборах этот тип сказал: We will catch him and eat him like a cake.

— Wow! this is real wild Africa! — восхищается миссис Аманда. Джей почему-то не восхищается своим угандийским любимцем, а лишь говорит:

— Энди, но ведь про эпидемию, как про войну, пишут и в соцсетях, даже в русских.

— В соцсетях ещё пишут, что Земля – плоская, но просто она натянута на шар; телефоны мешают развивать телепатию, а самолёты губят левитацию. Надо верить? Тем, кто толкует про коронавирусную войну, поможет только галоперидол. My body, my choice – надо исходить из этого лозунга. А лоа – как местные, так и австралийские – они ни на что не годятся. Пора бы вам забыть этих замечательных духов.

“Jenny, your husband is giving us advice we didn’t ask for. I mean come on!” Amanda says.

“Oh, come on! Let him go to hell,” Jennifer agrees.

«Никому никого не проклясть; никому никого не отмолить», — цитирую я им в ответ одного умника.

…После утреннего кофе и дебатов с Джей и миссис Амандой я выхожу на крыльцо. Дождь постепенно утихает. Повезло! Беру в чулане пасечный инвентарь и иду на дальнюю лужайку нашей leasehold земли, к пчёлам. Бедные зверьки! В сезон дождей у них бескормица: в дождь не особенно полетаешь, да и нектара нигде нет, не говоря уж про пыльцу. В сезон дождей я подкармливаю пчёл сахарным сиропом.

Надеваю шляпу с лицевой сеткой, а вот перчатками при работе с пчёлами я не пользуюсь; пусть лучше уж ужалят – это не смертельно. Потом я последовательно снимаю крышки с ульев и осматриваю пчелиные кормушки. Вижу, что почти весь сироп выпит. Надо будет завтра ещё сиропа приготовить и дать пчёлам. Кстати, стоит спросить у Твиги, какой лоа помогает пчеловодителям и заботится о пчёлах. Пусть узнает у всемогущего Bondye.

Когда я уже заканчиваю заниматься пчёлами, на пасеку приходит Аманыч. Сообразно своей фамилии – Мёдов – пчёл он не боится. На нём огромные дымчатые очки, белая кепка,  на плече у Серга висит довольно увесистая сумка. Я смотрю на него сквозь чёрную лицевую сетку, которую не успел снять. Аманыч загорел и выглядит так, словно он заправский миссионер из Европы.

“Dr. Gusev, I presume?” Amanich says, слегка приподняв свою кепку.

Мы здороваемся, после чего великий писатель вынимает из сумки бутылку джина “Kensington”, два стеклянных стакана, ставит всё на крышу крайнего улья; затем открывает бутылку и, не торопясь, наливает в стаканы огненное питьё, протягивает один стакан мне. Разумеется, я не отказываюсь, ведь если человек не пьёт, то поневоле возникает подозрение: уж не сволочь ли он? Я лишь опускаю лицевую сетку и спрашиваю:

— Что отмечаем?

— Празднуем будущую свадьбу, — отвечает Серг.

— Кто женится?

— Я, — говорит он, — на леди Твиге.

«Да уж, божественные лоа знают своё дело», — думается мне. Впрочем, вслух я этого не говорю, а лишь чокаюсь с Аманычем и пью обжигающую жидкость.

26.  CВАДЬБА  ЖРИЦЫ  ВУДУ

Считается, что в религии вуду браки совершаются не между людьми, а меж людьми и духами лоа. По всем канонам разрешается без ограничений жениться и выходить замуж как за мужских, так и за женских духов. Однако бремя супружеских отношений с лоа чрезвычайно трудное, ведь простому смертному невозможно до конца постичь связь между разными мирами. К тому же разводов в случае бракосочетаний людей и лоа не бывает. Впрочем, при духовном союзе с лоа не запрещается иметь земного супруга.

Я знаю, что у леди Твиги непростые отношения с лоа Kanga, который заботится о здоровье людей и помогает исцелять от болезней.  Все годы, наблюдая за Твигой, я так и не понял: то ли она служит ему, то ли она его приватизировала, и он стал её личным лоа, а по сути, её собственностью.

Так или иначе, Твига вполне может венчаться в церкви. Она и Аманыч выбрали Muyeye Catholic Church в Малинди. Церковь расположена около Ebony road, что довольно близко от дома Твиги. I know, this is a nice peaceful place for spiritual nourishment. Very nice pastor, very accessible…

Католическое венчание может проводиться в любой день, даже в пост, даже во время «критических» дней у невесты; исключение – сорок дней перед католической Пасхой и четыре недели до католического Рождества.  Осуществляют таинство в течение светового дня, до захода солнца. Раньше католицизм допускал брак только между католиками; нынче, в третьем тысячелетии, разрешён брак между католиком и неверующим, католиком и православным, но только не с мусульманами. Пасха давно прошла, до Рождества ещё далеко, Серг Мёдов не мусульманин, так что и тут проблем нет.

…Миссис Аманда согласилась посидеть с нашими дочерями до вечера. Я, Джей, миссис Мона и Амира отправляемся на церемонию венчания Твиги и Аманыча. Я-то там просто обязан быть, поскольку являюсь свидетелем со стороны жениха, мне даже пришлось надеть строгий деловой костюм. Из нашего дома до Ebony road, где находится церковь, мы едем на такси, что занимает примерно двадцать минут. Когда мы приезжаем, молодожёны уже находятся на месте. Похоже, Аманыч очень серьёзно относится к венчанию: в ответ на мои дурацкие свадебные шутки на русском языке, который окружающие не знают, он только морщится.

Наконец, церемония начинается. Обычно невесту вводит в храм её отец и ведёт под руку к алтарю по красивой украшенной дорожке, где их ожидает жених. Родители Твиги давно умерли, в Кении долго не живут. Вместо отца к алтарю Твигу ведёт её старший брат, который приехал из Найроби, где он служит чиновником в мэрии. К счастью, брат Твиги современный парень, получивший образование в Европе, так что Аманычу не пришлось платить выкуп (рурашио) за невесту.

Свидетели должны быть по две стороны от венчающихся, перед которыми становится священник. Остальные приглашённые сидят на скамеечках. Поскольку я свидетель, то стою рядом с Аманычем. А рядом с Твигой в качестве свидетеля находится мистресс Ариэль.

Пастор говорит вступительные слова, читает молитвы и причащает молодых. Потом задаёт вопрос, который в переводе выглядит так: Есть ли кто-то или какие-то причины, которые могут воспрепятствовать браку? Убедившись, что таковых нет, пастор выспрашивает у Аманыча и Твиги:  добровольно ли они явились и хотят ли заключить союз, будут ли они уважать друг друга и любить до конца дней своих?..

Будут ли Аманыч и Твига любить друг друга на небесах (или в аду) католического священника почему-то не интересует. Ну, а далее пастор перевязывает ленточкой руки молодожёнов, после чего они поворачиваются друг к другу лицом и вдвоём произносят обет верности вслед за священником, который эту клятву читает. Я, как свидетель, передаю жениху венчальные кольца, Аманыч и Твига обмениваются  ими, декламируется молитва «Отче наш», пастор благословляет молодожёнов, на чём таинство собственно и заканчивается. Новоиспечённые муж и жена расписываются в учётной церковной книге; я и Ариэль ставим подписи в качестве свидетелей. Вся церемония венчания в церкви занимает от силы полчаса. Довольно оперативно, что мне весьма нравится.

После церковной церемонии мы все направляемся на берег океана в дом Твиги. Когда я и Джей приходим туда, океан золотится и пламенеет в лучах заходящего солнца, а берег уже окунулся в предвечернюю сизую дымку. Во дворе дома мы видим танцоров в экзотических костюмах, музыкантов; специально выделенные люди бьют в барабаны, поддерживая праздничный ритм. Ощущается запах благовоний, а в глубине дома можно разглядеть, через раскрытые дверь и окна, мерцание каких-то мистических огней. Очень много гостей, Твигу ведь знают и в Малинди, и в Ватаму. У присутствующих чернокожих женщин широкие цветастые платья, повязки на голову, на руках множество браслетов, а ближайшие подруги невесты выделяются платьями с одинаковым фасоном и цветом.
У входа в дом на небольшом столике лежит толстенная книга – это Книга заклинаний, в которую каждый из пришедших на торжество может написать пожелания новобрачным. Или оставить рецепт какого-нибудь важного ритуала, например заклинание, которое защищает от злых духов, от сглаза или от отравления ядовитыми растениями. Венчанные молодожёны уединились и отдыхают в дальней комнате этого большого ладного дома.

Джей толкает меня локтём в бок и злобно шепчет, чтобы я не заглядывался на чернокожих молодок и не вздумал болтать с ними.

— Иначе, милый, когда вернёмся домой, получишь хорошую порку розгами, — угрожает супруга.

— Ты глупая ревнивая обезьяна, к тому же бледнолицая и белокожая, — отвечаю ей, — может быть, мне симпатичны чернокожие женщины.

— Ага… надеюсь, милый, ты ещё расскажешь и про обезьяну, и про красивых чернокожих баб… когда будешь лежать с голой попкой, под розгами, — шипит Джей.

В двух залах дома Твиги стоят длинные столы с яствами. Старший брат Твиги рассаживает гостей. Мне, как свидетелю на венчании, и Джей отведены места рядом с венчанными молодожёнами. Когда гости заняли места за столами, появляются Аманыч и Твига. Они садятся  на высокие кресла, напоминающие трон; кресло жены несколько меньше в знак покорности перед мужем. Самая первая порция еды подаётся чете новобрачных, и только после этого все остальные могут начать пировать. Ну, а молодые супруги обязаны в начале пиршества съесть сушёную рыбу, перец и мёд, что обозначит разнообразие чувств, присутствующих в жизни любой семьи.

Джей шепчет мне на ухо о том, что празднование свадьбы на её родине – это настоящий апофеоз жизни. Да, соглашаюсь я; в бедной стране, где людям трудно и тяжело, не так уж и много в жизни приятных развлечений.

За столами с яствами и спиртным гости долго не рассиживаются. Очень скоро они выходят на свежий воздух в хорошо освещённый двор. Здесь тоже стоят столы с угощениями и спиртным. Рядом в пластиковых бочках со льдом и холодной водой покоятся бутылки с Palm wine, Pito и другим алкоголем местного производства. Снова звучит музыка, но не для развлечения гостей и не в качестве сопровождения танцевального марафона: музыка и барабанная дробь должны обеспечить душам молодожёнов надёжную защиту от злых духов. На землю выливается несколько бокалов пива, что символизирует приглашение на торжество всех предков и позволит ушедшим в иной мир родственникам присоединиться к празднованию свадьбы.

Затем начинаются танцы, что называется до упаду. Молодая супруга должна протанцевать достаточное количество времени, чтобы показать свою женственность и умение веселиться. В вуду не нужен партнёр для танца, так что Аманычу повезло: он может просто наблюдать за танцем своей жены.

— Чтобы исполнить танец вуду, надо быть естественным, — говорит Джей, — нужно отыскать в себе животное и отпустить его на свободу. Тогда получится. А опытные танцоры могут изолировать отдельные части своего тела, после чего двигать их в трёх разных ритмах.

— Дорогая, — отвечаю я, — у тебя выйдет не хуже, чем у Твиги и других гостей. Попробуй! Тебе, будучи обезьяной из Кисуму, даже не надо отыскивать в себе животное.

Джей смотрит на меня убийственным взглядом. Потом, прислушавшись к разговорам на суахили, она смягчается и переводит мне, что говорят гости. Многие считают, что это лоа послали Твиге белого мужа из далёкой северной страны. Они помнят, как несколько месяцев назад Аманыч принёс в жертву лоа дух чёрного поросёнка. Да уж, всё происходит по воле лоа, и магия вуду венчает людей на уровне божественных духов, то есть сил несоизмеримо более могущественных, чем всё имеющееся в земном мире. Впрочем, известно: если хочешь понять секрет вуду, дождись конца света.

***

После празднования свадьбы мы с Джей, не торопясь, идём домой. До нашего дома не так уж и далеко, в Малинди всё близко. Уже ночь и темно, на такой случай у меня припасён фонарик. Я свечу им на тропинку. На открытых местах, где нет густых зарослей, мне  помогает полная луна. The full moon is always so beautiful in Malindi.

— Энди, тебе не кажется, что культура питья за праздничным столом была несколько странной? — вопрошает моя супруга.

— Это да. С такой культурой, — ухмыляюсь я, — шампанское надо пить из гранёных стаканов, коньяк залпом, а водку из горла.

В тропической темноте, после спиртного на свадьбе, Джей хочется поболтать, и она начинает допытываться о новостях из России. Даже и не знаю, что ей сообщить.

— Джей, вот скажи: к какому финалу пришли Germans with Hitler? У русских с Путиным всё аналогично, ну с поправкой на развитие цивилизации и некоторое смягчение нравов в двадцать первом веке. Как и немцы после второй мировой войны, русские под Путиным останутся ни с чем.

— Oh, yes! A political winter is coming in Russia, — соглашается Джей. — К тому же русская родина с Путиным бросит тебя… всегда. Других русских твой лысоватый царь тоже кинет.

 — Я думаю, что в будущем историки напишут: группа лиц из Петербурга осуществила захват и незаконное удержание государственной власти в России, после чего сделало само государство орудием своих многочисленных преступлений, в том числе военных.  

— И что теперь будет in Moscow? — интересуется Джей.

— Дождь не может идти вечно; сезон дождей рано или поздно заканчивается, сама знаешь. Тоже самое и с политической заморозкой в России. Перемены придут, когда оппозиция откажется от мирного протеста и поймёт, что против лома нет приёма кроме другого лома. А с питерских гопников за содеянное спросит рутинный суд где-нибудь в Нюрнберге, Гааге или даже в Москве. Да и кто такие эти гопники для Вселенной, ведь в ней одних только звёзд больше, чем песчинок на пляже в Ватаму. А ты, глупая обезьяна, вместе со своими лоа ничего не сделала для справедливого возмездия упырям.

— Конец истории ещё не наступил, Loa займутся вурдалаками. А вот за обезьяну… I think that you need a good punishment. I’ll show no mercy to you, — Jennifer says.

— Ха! это я буду тебя пороть за непочтение к своему господину и глупую ревность. Безо всякой пощады высеку! — объясняю ей.

— Я не дам тебе ключ от чулана, и ты не сможешь достать ротанговые розги, — смеётся Джей.

— Значит, тебя ждёт порка не ротангом, а обычными прутьями, которых я нарежу на пасеке. Бессчётно нарежу. Прутьев для твоей попы, моя дорогая, никогда не может быть слишком много. Там, где кончики прутьев станут кусать твою попку, красные полоски будут оканчиваться капельками крови. Нет никакой твоей дури, которую такие розги не способны исцелить. And your ass will be twisting from a grimace of pain. However, this is for your good. Sure, это соответствует божественному замыслу. И вообще, что такое жизнь? Our life is a play. Erotic role play!

— Мечтать не вредно. Успокойся и скажи, что Аманыч думает насчёт Москвы? — продолжает допытываться Джей.

— Уезжать в Россию вместе с Твигой он не собирается. Да и нет у него запаса по времени. Вспомни возраст Аманыча. К тому же… русские издревле убивали своих стариков. Есть выражение «На саночки посадовить». Знаешь?

— Нет.

— Это когда в голодный год старика или старуху сами домашние сажали на саночки и… скатывали в овраг, на дно оврага, зимой в мороз.

— Ух ты! — с неподдельным ужасом восклицает Джей.

— Аманыч ничего не забыл на дне заснеженного оврага. Да и нам с тобой нечего там делать. При Путине Москва стала гибельным местом. Power tends to corrupt, and absolute power corrupts absolutely, — говорю я, после чего декламирую:

— Будь я хоть негром преклонных годов,

    А ты – молодой сомалийской принцессой,

Мы Moscow забудем только за то,

Что там обитает Путин.

— Ну ты суров, мой муж!

— Ничего не поделаешь. Жизнь такова, какова она есть; и больше никакова. Хотя… последние времена не настали, мы лишь у порога. Видать, попустит Господь воцарение антихриста.

Copyright © 2020-2021 by Andrei E.Gusev

____________________________________________________________________

Все показанные изображения находятся в свободном доступе в сети интернет и были найдены при помощи сервиса Яндекс-Картинки. В связи с чем, установить авторство фотографий не представляется возможным.